Нас подняли, когда предварительные приготовления были закончены. Важная, но монотонная работа прошла преимущественно ночью, причем я, со своим довольно чутким сном, абсолютно ничего не слышал. Теперь, когда забрезжил рассвет, я только оглядывался по сторонам, наблюдая, как служащие школы без спешки, но и без лишней медлительности, показывающей огромный профессионализм, перетягивают и закрепляют снаряжение и тюки, в четко отведенные для этого повозки. Причем заранее пронумерованные. Всего за одну ночь то, что казалось незыблемым, было собрано как конструктор и готово отправиться на новое место. Ждали, по сути, только самих гладиаторов.
Но и тут не было никакой спешки. После обычного завтрака Карас привычно погнал нас на остатки тренировочного поля. Подождав, пока мы встанем в шеренгу, прошел в одну сторону, в другую, и остановившись посередине, еще раз смерил нас всех взглядом. В его глазах появилось крайне интересное выражение задумчивости, обычно ему не свойственной.
— Ну что мужики, ненадолго завладею вашим вниманием, — начал он издалека. — Вы, за время здесь, наверняка устали слушать меня, но сейчас я попрошу послушать внимательно.
Гладиаторы начали кивать, показывая, что готовы слушать своего наставника.
— Вот и все, — сухо, но одновременно волнительно сказал он. — Вы либо готовы, либо нет — другого не дано. До вашей схватки остается два дня, и я не могу сказать волшебные слова, что сделают из вас лучших бойцов на арене за ночь. Но я могу помочь вам поймать то, что заставит вас сражаться до конца, отдавая всего себя. И это то, что действительно необходимо на арене.
Я не задавал вопросы, просто следя за наставником глазами, как делали и остальные. Дисциплина у Караса была железной. Буквально вбитой в тело. Пока что… И неизвестно, до какого предела… Но одновременно этот человек вызывал уважение к себе за свою прямолинейность, открытость, а главное за искренне сопереживание к своим ученикам. Карас мог быть разным, но при этом в каждого из нас наставник вкладывал частичку своей души.
— Есть несколько причин, по которым гладиаторы нервничают перед боями, — продолжил Карас. — Первая, и самая банальная — они не тренировались достаточно упорно и это подтачивает веру в свои силы. Тогда о победе даже думать бесполезно. Но нас это не касается! — он хохотнул, явно вспоминая, в каком состоянии каждый день мы выползали с тренировок. Тут хочешь или не хочешь, а организм придет на пик своей формы.
— Вторая причина боитесь толпы наших зрителей. Трибуны могут как выпить вас досуха без остатка, так и придать вам силы. Не надо бояться рисковать! Попробуй найти в этом удовольствие! Потому что тогда ты получишь эмоции в ответ — тревожность, стресс, волнение… Ради них вы и деретесь! Ради эмоций! Эмоции — вот причина, по которой ты полюбишь драться, да или вообще, любишь что-либо! И если вы не получаете удовольствие от боев, то незачем выходить на арену, вы обрекаете себя на поражение.
Чем больше Карас говорил, тем больше распалялся как сам, так и заряжал теми самыми эмоциями «иди и убей» гладиаторов. И ему поддавались. Я видел краем глаза, что даже Тигран подался чуть вперед, загоревшись идеями наставника. Лектор из Караса был то, что надо.
— Риск поражения, восторг от победы — вот, почему ты получаешь удовольствие от состязаний! Выйди на арену, гладиатор, прими этот риск!
— Да-а-а-а!!! — заорали луженые глотки, в едином порыве вскидывая вверх руки в римском приветствии. Мне пришлось не отставать от коллектива, и повторить действия, чтобы не выделяться.
Такого же, как на остальных впечатления, речи наставника на меня не производили. Как ни крути, у меня, как выходца из двадцать первого века была немного иная психика. А вообще я себе отметил, что пропаганда и ее мотивационные речи существовали даже в Древнем мире, и здесь, пожалуй, имели больший успех, чем в моем времени. В моем бывшем времени… Так что, при планировании дальнейших действий, стоит уделить пропаганде и подобным пафосным речам побольше времени, чем я задумывал изначально. Здешнее общественное сознание, все равно что пластилин — очень податливо велениям из вне.
Мужики, которых Карас своими словами довел до уровня «готовы горы свернуть и героически погибнуть», отправились по своим местам, собирать мешки с личными вещами.
— Любого разорву! — примерно одно и тоже слышалось с разных сторон.