Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

На плацу и без того было холодно в это утро, а из-за создавшейся обстановки было еще неуютнее. Я успел полюбить этих парней за последние месяцы. В конце концов, мы вместе занимались одним делом, во многих отношениях уникальным. Их побег, тем более в самом конце обучения, мог сильно им навредить. Это было неумно, и мы хотели выяснить, кто это задумал, чтобы заставить его расплачиваться ради спасения остальных. В противном случае вся наша общая многомесячная работа могла пойти прахом. Но они держались сплоченной массой и не желали выдавать зачинщиков, что делало им честь.

Это продолжалось несколько часов. Они стояли по стойке «смирно», Репеллен расхаживал перед строем взад и вперед, неистовствуя и уговаривая их. Никто даже не пошевелился. Они стояли словно каменные изваяния. Это напомнило мне случай с Гарбу, происшедший во время моего обучения. Такое же противостояние на том же самом плацу. Тогда в этом был замешан один легионер, а сейчас все, но я воспринимал их как одного человека.

И тут Репеллен погубил себя окончательно — по крайней мере, в моих глазах. Подойдя к стоявшему в строю Кобленцу, он спросил его, кому принадлежала идея побега. Кобленц молча глядел прямо перед собой. Лейтенант повторил вопрос, но с тем же результатом. Это было все равно что обращаться к стоящему перед тобой дереву. Репеллен потерял всякий контроль над собой и стал бить курсанта по лицу. Кобленц — мощный парень ростом под два метра, и он мог бы уложить Репеллена на месте, даже если бы одна рука у него была связана за спиной, но он стоял недвижно. Репеллен представлял собой жалкое зрелище, и я демонстративно повернулся к нему спиной, надеясь, что он заметит мой жест и одумается. Если бы он избивал Кобленца, лежащего на земле, и то это выглядело бы не так позорно, сейчас же он был похож на ребенка, нападающего на взрослого человека. Это было очко не в пользу командира.

Наконец прибыл командир полка и с ним несколько старших офицеров. Первым делом он распустил строй и приказал всем не покидать казармы. Офицеры уединились, чтобы обсудить ситуацию. Я же решил обсудить ее с людьми и пошел к ним. Как я понял, все началось с того, что накануне сержант Грау заставил их пробежать пятнадцать миль в наказание за недостаточно безупречную чистоту в казарме, после чего приказал всем без исключения выполнять пелот. Они отказались.

Они жаловались мне на несправедливость сержанта, и трудно было не посочувствовать им. Они прошли через столько испытаний и не меньше офицеров хотели, чтобы все это не пропало впустую. Я думаю, если бы Лоридон был здесь, мы с ним разрулили бы ситуацию. Самое досадное, что она возникла на пустом месте, для нее не было никаких оснований.

Поговорив полчаса с людьми, я понял, что главным зачинщиком был Амброзетти, француз, не умеющий держать язык за зубами. Немцы склонны скорее следовать за лидером, нежели вести других, и на них речи Амброзетти действовали гипнотически. Амброзетти — хороший солдат, товарищи его любят. Он не задирист и относится к лидерам, которые возникают естественным путем, постепенно завоевывая авторитет у окружающих.

Амброзетти полагал, что курсанты могут выдвинуть командованию свое условие: они беспрекословно подчинятся всем требованиям, если сержанта Грау уберут. Я объяснил ему, что он заблуждается и что эта тактика ведет в тупик, потому что командование никогда не пойдет на это. Это создало бы прецедент, с их точки зрения совершенно недопустимый. Немыслимо, чтобы легионеры могли избавиться от неугодного им сержанта, это противоречило сложившимся в легионе понятиям о дисциплине и просто-напросто нокаутировало всю традиционную систему.

Они по-прежнему отказывались выполнять пелот, но я понимал, что согласиться на это и на все прочие наказания, которые могут последовать в результате их бунта, — это единственная возможность спасти ситуацию. Это практически гарантировало бы, что они возвращаются в строй. И может быть, им удалось бы даже получить в виде компенсации некоторое внутреннее удовлетворение, выторговав условие, что проводить пелот будет не Грау, хотя вряд ли командование приняло бы это условие. Я помнил, к чему привело битье посуды в нашем взводе, и полагал, что самое лучшее для этих людей — вернуться в строй как можно быстрее без всяких оговорок. Я сказал им, что если они сейчас пойдут командованию навстречу, то это, конечно, будет сдачей позиций, но зато, возможно, не придется приносить в жертву зачинщика. В данный момент офицеры стремятся во что бы то ни стало выявить его, чтобы тем самым решить проблему и избежать роспуска всего пелотона. Одно гнилое яблоко в бочке не делает неприемлемыми все другие. Альтернативой этому может быть только их полная капитуляция и наказание, но на этом инцидент будет исчерпан и не повлияет на их дальнейшую судьбу.

В конце концов они выбрали второй вариант.

Четыре дня спустя