Пелотон завершился. Из тридцати восьми человек, прибывших для обучения, до выпуска дошел двадцать один. Я с удовольствием наблюдал за тем, как они маршируют на плацу и получают свои нашивки, и гордился ими. Первым был Форштедт, за ним шли Фишер и Шакт. Все они достойно прошли нелегкий путь, который и я недавно проделал, и не вызывают у меня ничего, кроме уважения. В своем ответном слове они выразили благодарность мне и Лоридону и подарили нам по серебряному ножу для разрезания бумаги. Буду хранить его как зеницу ока. Затем они погрузились на машины, с радостными воплями выехали за ворота Лендлесса и еще долго махали нам руками. Я знаю, что они чувствовали в этот момент.
Вечером мы с Лоридоном устроили ужин с коньяком и от души наговорились о
Наступает новый год, а для меня вместе с ним — новая жизнь. Рождество не оставило у меня никаких воспоминаний. Рота стала мне чужой. Я провел в ней так мало времени за последние два года, с тех пор как начались мои стрелковые похождения со стариной Лафоном, что у меня не осталось здесь друзей. Старые разъехались, а молодежь смотрит на меня как на чужака, каковым я, собственно, и являюсь. Но в их взглядах я вижу и уважение — легионеры всегда относятся с уважением к «старикам», а я честно отслужил свой срок. Они же пока в самом начале пути и скоро поймут, насколько он длинен.
Я вылетаю во Францию 4 января. Теперь, когда день отъезда известен, я испытываю некоторый страх перед будущим. Период, связанный с легионом, практически завершился, начинается новый, куда более длинный, а я не чувствую себя готовым к нему. С другой стороны, к легиону я тоже не был подготовлен, и это не помешало мне справиться со всеми трудностями и дойти до конца. Так что опыт, накопленный здесь, возможно, поможет мне справиться с тем, что меня ожидает, хотя этот опыт и не зафиксирован в каких-либо конкретных удостоверениях. 1965 год — это шаг в неизвестное и уже поэтому не может не вызывать интерес.
Утром я покинул Алжир на военном самолете. Еще недавно я добавил бы: «чтобы никогда сюда не возвращаться», но теперь я надеюсь, что когда-нибудь побываю здесь. В данный момент обстановка тут довольно безрадостная, новоприобретенная свобода пока еще не принесла людям счастья. В политике страна круто повернула влево, власть применяет авторитарные меры, пытаясь подчинить население строгому порядку. Но горы и вся дикая природа Алжира сохраняют свою красоту, природа развивается свободно на бескрайних пространствах, где царит тишина. Ради нее мне и хотелось бы вернуться сюда, пройти каким-нибудь из исхоженных путей, но уже совсем по-иному.
Вчера вечером мои старые друзья устроили мне отвальную. Я попрощался с Даниэлем Виньягой, и на этот раз он мне напомнил о встрече у «Писающего мальчика». Были старина Зиги Вайс, Кенни и Боб Уилсон — все в отличной форме. Я был очень рад встретиться с ними — в последние месяцы мы виделись нечасто. Они подарили мне на память замечательные наручные часы. Был и Педро Родригес, которого недавно выгнали из сержантской школы за то, что он слишком часто демонстрировал свой неукротимый нрав и в конце концов огрел кого-то по голове горячим утюгом. Его разжаловали в рядовые, но его это, похоже, не очень огорчает. Я, наверное, никогда не забуду, как Педро запустил винтовкой в Шмидта и как он съел бутылку из-под «Джонни Уокера». Заглянули к нам также Шнайдер и несколько парней из моего второго
Au Caporal-chef Murray, pour lui dire ma joie de I'avoir connu, ma gratitude pour ce qu'il a fait au regiment et la place qu'il a tenue, mes voeux pour son avenir et mon espoir de lui rencontrer a nouveau plus tard.
Пожалуй, это было чуть ли не самое лучшее из всего, что мне когда-либо говорили.
Два часа спустя я был уже в воздухе, и Алжир стал для меня прошлым. Я четко осознал это, когда африканский берег скрылся за горизонтом, и почувствовал странную печаль.
Умер Черчилль. Рушатся последние устои империи. Я весь день слушал радио. Трудно было проводить его с большим почетом, чем это сделали французы.