— Поединок! — успела выкрикнуть Мевия.
В следующий миг деревянный клинок ткнул ее в живот.
— Так нечестно!
— Все честно! Ты мертва. Падай на песок и проси пощады.
Торжествуя, Гай подошел слишком близко. Мевия ухватила его свободной рукой за руку с мечом и ловко провела подсечку.
Гай очутился на песке, Мевия — сверху.
— Я тебя сейчас зарою! — Она отшвырнула меч и принялась наносить удары кулаками.
Гай сопротивлялся. Поначалу шутливо, воспринимая все это вроде как игру, спор, но потом понял, что Мевия вовсе не шутил и бьет изо всей силы.
— Прекрати! — Он сблокировал предплечьем очередной удар.
— Зарою!
— Ах, так?
В следующий миг на спине уже лежала Мевия, а Приск взгромоздился сверху и прижал ее руки к песку.
— Ну, теперь сдаешься?
Она попыталась его сбросить.
Бесполезно. Тогда она плюнула ему в лицо.
— Ах ты!.. — Он инстинктивно отпустил ее руку, чтобы утереться, и тут же получил кулаком в нос.
— А мне она нравится! — услышал Гай насмешливый голос отца.
— Великолепная девчонка, правда? — спросил Силан.
— Придется повозиться! — Осторий Старший явно не разделял восторженности ланисты.
— Ты же лучший фехтовальщик в Риме! У тебя получится. Сделай из девчонки настоящего бойца. Она — упрямая девка, всегда добивается своего.
— Ну как? Позволим им дальше плевать друг в друга или растащим? — спросил отец.
Но Гаю больше не хотелось драться с Мевией — даже в шутку.
Он вскочил, принялся отряхивать песок.
Услышанное его поразило. Отец будет тренировать гладиаторшу! Какой позор!
Да, тренировка гладиаторов — дело позорное. Но жить-то на что-нибудь надо! У них давно уже нет денег — только долги. Дом этот — развалюха, каких мало, — колонны, подпирающие крышу в перистиле, все потрескались, штукатурка обвалилась, а где уцелела, так исписана граффити, что напоминает школьное упражнение по письму и математике одновременно. Сказать к слову, большая часть этих граффити принадлежала Гаю — он рисовал на колоннах и стенах, сколько себя помнил. Маленьким — чуть повыше базиса колонн, с годами, подрастая, помещал фигурки дерущихся гладиаторов, рассерженных богов и кокетливых богинь все выше и выше, превращая обвалы штукатурки в стены Трои или в зев пещеры, где прятался от страшного отца Сатурна маленький Юпитер, корибанты били в медные щиты, а рядом мило пощипывала травку коза Альматея.[70]
Атрия в их доме практически уже не было — через узкий коридор посетитель проходил сразу в перистиль. Потому как атрий, старый просторный таблиний[71]
отца и часть других помещений отец сдал в аренду торговцу оливковым маслом. Теперь у Остория всегда есть масло, правда, зачастую прогорклое, годное лишь для светильников. Нищета, жалкая, унизительная, подчиняла себе отныне каждый шаг сына и отца, не отпускала от себя, как строгий педагог,[72] ведущий мальчишку в школу.«Неужели отец ничего не может сделать, ничего изменить!» — в отчаянии думал Гай, и злоба — нет, не на отца, а на того, неведомого, кто выдал потомкам славного рода жалкий и ничтожный жребий, — поднималась в душе пенной, душной волной.
Хотя отец грозил заставить Гая на другой же день тренироваться со своей ученицей, мальчишка так и просидел на скамье в перистиле всю тренировку, отец его не позвал. С тех пор Мевия приходила в их дом ежедневно. Гай, если не был в этот момент в риторской школе,[73]
непременно торчал в перистиле и делал вид, что готовит упражнение, заданное учителем, речь защитника или обвинителя на фиктивном процессе. Мевия являлась, закутанная в греческий плащ (никто не должен был знать, кто она такая), быстро переодевалась и являлась в перистиль в одной набедренной повязке.Восемь дней отец натаскивал Мевию, развивая в ней быстроту реакции и ловкость. Гай сидел на скамье и мусолил в руках свиток «Энеиды».
— Зачем он здесь? — возмущалась Мевия. Она видела, что юноша то и дело останавливает взгляд на ее голой груди, краснеет, смущается и опускает глаза.
— Это твоя публика. Привыкай, что на тебя смотрят. Учись не замечать.
Иногда Гай уходил в комнату и здесь в полутьме делал на отбеленной гипсом доске наброски углем. Получалось похоже — профиль Мевии, ее гибкое тело, поднятая вверх рука, обнаженная грудь. Гай любил рисовать и лепить, втайне мечтал сделаться скульптором, но никогда об этом никому не говорил — подобное занятие считалось не достойным римского гражданина. Иногда Гай думал, что отец догадывается о его мечтах, — когда в прошлом году Клемент штукатурил стену в спальне Гая, отец принес краски и кисти и предложил сыну самому расписать стены. Получилось не очень умело, но отдельные куски удались — особенно уголок фантастического сада с круглой ротондой и зеленые ветви лавра, усыпанные, будто цветами, диковинными птицами.