Легионы просят огня (СИ)

— Арматура, легат.

Все «мулы» разделяются по сроку службы. Начиная от тирона — новобранца до эвокати — ветерана, отслужившего двадцать лет и добровольно вернувшегося на службу. Арматура — золотое сечение, костяк легиона. Это солдат, который служит давно и умеет все, что должен уметь легионер, но пока не освобожден от повседневной работы.

Когда я только ехал в Германию, Виктор сопровождал мою повозку от границы с Бельгикой до самого Ализона. Тогда мы еще столкнулись с галлами — дезертирами. В том бою я познакомился с Арминием, царем херусков, нашим союзником. Моим другом.

Давно это было…

Примерно месяц назад.

— Для римлян тут небезопасно, легат, — Виктор чешет затылок. — Даже для таких больших и красивых, как мы.

Я не выдерживаю. И смеюсь. Виктор тоже начинает смеяться…

Мы стоим в переулке и хохочем. Это нервное. Наконец я говорю:

— Берегись!

— Легат?

Я хватаю его за тунику и дергаю на себя. Треск ткани. Бум! Прилетевший из темноты камень ударяет в стену дома — там, где только что была голова легионера.

— Вот сукины дети, — говорит Виктор с каким-то даже восхищением. — Нам бы побыстрее свалить, легат.

Побыстрее? С удовольствием, но…

— Мне нужен лекарь.

— Я знаю, где это, — говорит Виктор. — Бежим!

* * *

Они настигают нас в переулке. Обходят с двух сторон — по всем правилам военного искусства.

Темнота сгущается.

Даже в Субуре, самом мрачном и опасном квартале Рима, есть ночное освещение — уличные лампы. Чтобы, когда тебя будут резать, резали с удобством, не напрягая глаз. В Германии ничего подобного нет.

Только звезды.

— Эй, римлянин, — доносится из темноты стерто — безличный голос. — Слышишь? Самое время расплатиться…

Я киваю: верно. Обожаю драки в подворотнях. Ничего не видно, противники злы, безжалостны, напуганы и обычно пьяны. В ход идут ножи и палки, а пинать лежачего считается классическим приемом.

В Риме я частенько участвовал в подобных развлечениях. Правда, я обычно бывал с компанией… что и спасало, видимо, мою голову.

Из темноты возникают три настороженные фигуры.

Бельмастый пришел не один. Ничего, остальными займется Виктор. С утробным рычанием легионер наступает на них, фигуры шарахаются…

Бельмастый делает шаг вперед. Тусклый недобрый блеск железа. В руке у бельмастого — гладий. Все понятно: это варвар с римским мечом…

А с варварами у меня разговор короткий.

Бельмастый ухмыляется. Я вижу, как белеют в темноте его зубы.

В следующее мгновение я с силой бью гладием по клинку его меча. Раз! Вижу растерянное лицо, отвожу руку назад. Коли, коли, коли! — учит центурион новобранцев…

Два!

Я поворачиваю кисть, чтобы гладий плотнее вошел в тело. Бельмастый смотрит на меня — в глазах удивление. Рот открывается. Черная дыра глотки. Извини, ты сам напросился.

За моей спиной — хриплый рев Виктора. Крики, торопливый топот. Приятели бельмастого решили нас оставить. Отлично.

Гарда упирается в мягкое. Я рывком припираю бельмастого к стене.

Вонь его дыхания режет глаза. Чеснок и много лука. Гнилые зубы.

Я моргаю. Приближаю голову к лицу ублюдка — он вздрагивает, словно пойманная рыбина. Пытается сорваться с крючка.

— Это мой меч, — говорю я негромко и выдергиваю клинок. — Я убиваю им своих врагов.

Отступаю на шаг.

Из его рта вырывается струйка крови, пачкает подбородок.

Бельмастый делает шаг. Падает на колени.

— Львы — говорит он. Жутким, потусторонним голосом. Я вздрагиваю.

— Смерть, смерть… никого не останется…

Кровь заливает мостовую, вокруг его ног расплывается пятно. В черной лужице отражается полоска неба над нашими головами.

— Слышите, римляне! Львы пожирают… львов… Львы! Львы!

Он дергается — и затихает. Кончено.

Виктор выглядит не на шутку обеспокоенным.

— Легат, я… я слышал про предсмертные предсказания… и он говорил… Он говорил… что… Я же слышал!

— Пошли, солдат. Это всего лишь еще один мертвый варвар.

* * *

— Здесь, легат, — говорит Секст Виктор. — Наверху.

В сумерках дом кажется каменной горой. А мы идем в поход на живущего в пещере злобного Циклопа, пожирателя людей и овец.

Мда. Сомнительная метафора.

Потому что Одиссея тогда чуть не съели.

— Легат?

Я киваю. Мы поднимаемся по узкой лестнице. Гем, сидя на ступеньках, провожает нас мутным, равнодушным взглядом.

Третий этаж.

— Останься здесь, — говорю я Виктору хрипло. Голос внезапно сел. Я стою на пороге тайны — тайны, которая, возможно, изменит все.

— Да, легат, — Виктор кивает. Встает у двери в задумчивой позе. Ладонь на рукояти гладия.

Молодец, солдат.

* * *

— Что это сегодня был за шум?

Мирца закручивает волосы в узел на затылке, поднимает вверх. Такую прическу делают знатные римлянки и дорогие гетеры. Но ей она тоже идет. С ее темными волосами и тонкой шеей — и кошачий изгиб спины! — Мирца хорошо смотрится.

Даже со своими синяками.