Легионы просят огня

Я вскакиваю. Сердце колотится так, что временами замирает совсем. В коленях слабость, мир кружится и норовит упасть набок. Дыхания почти нет.

Встать, легат!

Хватаю перевязь с гладием и выбегаю из палатки.

Останавливаюсь.

Мимо меня бегут «мулы». Не туда, где шум боя. В противоположную сторону. Легионер с окровавленным лицом невидяще бредет, оступается, снова бредет. Меч волочится за ним на оборванной перевязи. Кажется, «мул» совсем забыл про оружие.

— Воин! — кричу я. — Ко мне!

Он поворачивает голову. Во взгляде — только мутный туман, никакой мысли. С этим солдатом все кончено.

«Мулы» бегут. Я кричу: стоять! Бесполезно.

Тит Волтумий оказывается рядом со мной. За собой он тянет аквилифера, орлоносца. В руке у того знакомое древко. Орел! Закрытый кожухом, орел Семнадцатого легиона почти незаметен на сером фоне неба.

— Снимай! — командует центурион. — Ну! Живее!

Аквилифер наконец понимает, чего от него хотят. Опускает древко на колено, быстро освобождает орла из кожуха. И снова поднимает его. Упирает древко в землю.

Золотой орел Семнадцатого Морского смотрит с высоты. На свой лагерь, на своих детей…

Гордо смотрит.

Реет над Германией.

«Мулы» вдруг начинают останавливаться… Некоторые с недоумением вертят головами, словно не понимая, где оказались и что с ними. Смотрят на орла, словно видят его впервые.

— Воины! — кричу я. — Ко мне!

— Стройся! — кричит Тит Волтумий хрипло и мощно, — Что встали, сукины дети?! Стройся!

Я выхватываю щит у растерявшегося легионера, встаю рядом с Титом Волтумием. Мы стоим плечом к плечу — двое. За нашей спиной — орел легиона. А мимо нас бегут «мулы».

Что ж… неплохой финал для моей карьеры легата.

Появляются гемы. Бегущий первым германец вскидывает руку с копьем. Я вижу длинный железный наконечник. Тусклый блеск. Фрамея, вспоминаю я название. Острие в чем-то буром…

Германец кричит и бьет. Бух! Я едва успеваю вскинуть щит.

— Делай, как я! — командует Тит и делает шаг. Бух! Ударом щита сбивает гема с ног. Коли! Коли! Коли! Тит делает еще шаг и точным движением втыкает в лежащего гладий. Заученным движением отступает на место, в строй.

Раз, два. Выпрямляется.

Мы снова стоим вдвоем — щит к щиту.

— Баррра!

— Ко мне! — призывает Тит Волтумий. — Ко мне! Стройся! Орел! Орел! Семнадцатый! Морской!

— Морской! — ору я. — Ко мне!

Долгое мгновение я думаю, что получиться. Но потом вижу — нет. Ничего не вышло.

Тогда я делаю шаг вперед. Поднимаю гладий над головой.

— Легат, назад! Осторожно! — кричит Тит.

— Это мой меч, — говорю я. — Слышите! Тит, помоги мне!

Центурион медлит, затем кивает.

— ЭТО МОЙ МЕЧ, — гремят голоса единым, слитным потоком, словно некий великан пробует силу голоса. — ОН ТАКОЙ ЖЕ, КАК ДРУГИЕ МЕЧИ, НО ЭТОТ МЕЧ — МОЙ. Я БУДУ УБИВАТЬ ИМ СВОИХ ВРАГОВ.

Выстраивается ряд, другой. Вот уже центурия в полном составе. Семнадцатые, восемнадцатые, девятнадцатые… все вперемежку. «Мулы» очнулись. Теперь мы можем драться.

Мы деремся.

Мы наступаем.

Мы убиваем своих врагов.

Но положение наше незавидное. Гемы прорвались в лагерь, и их намного больше, чем нас.

— Мой меч — это мой брат, — говорю я устало.

— По центуриям, по манипулам — стройся! — командует Тит. — Подровнять ряды!

«Мулы» становятся. Ровняют ряды.

От вала с западной стороны, который гемы забросали связками хвороста, к нам приближается волна цветных щитов.

* * *

Палящая, невыносимая, душная жара легла на город, придавила его к земле всей своей тяжестью. Мраморные колонны скрипят по ночам, словно на них давит нечто громадное.

Капли стекают с края бронзового бокала. Вино со снегом — холодное. Снежное. Испарина выступила на округлом металлическом боку. Я стираю ее пальцем — холод бронзы, сбегающая капля — затем подношу бокал к губам.

Птицы, думаю я.

Слегка терпкий, отстраненно-ледяной вкус светлого вина — на языке.

Я один. Квинт отправился обратно, в Равенну, на флот — гоняться за пиратами. Вместе с ним уехал Фессал, бывший гладиатор и учитель гладиаторов, ныне — свободный человек. Он добровольно охраняет Квинта от всяческих бед…

И стоит это недорого.