Легкая голова

В телевизионной студии, залитой жарким пляжным светом, на стеклянистом подиуме, в котором неприятно отражались ступающие ноги, разместилось пятеро гостей. Соседом Шутова по холщовому диванчику оказался толстый господин с лицом привередливого мальчугана, в смокших кудряшках, с большими, дивно выбритыми щеками, отливавшими сизым перламутром. Когда к Шутову попадал микрофон, он говорил горячо, ярко, но, ошеломленный жерлами телекамер, почти не слышал остальных. Между тем толстый господин — кажется, представитель крупного банка — поглядывал на Шутова с каким-то разгорающимся аппетитом. Когда запись закончилась и студия померкла, он взял соседа, будто даму, под локоток.

— Я тот, кто вам нужен, — произнес он со значением, нежно щупая Шутова сквозь рукав пиджака.

— В каком смысле? — удивился Шутов. То есть он был всегда настроен поговорить с человеком, но этот миловидный банкир не пробуждал у него и тени того взволнованного узнавания, что, случалось, увлекало Шутова навстречу самым неблагообразным и небезопасным личностям.

На это банкир только подмигнул веселым глазом, не утратившим в сумраке своего целлофанового блеска, и потащил недоумевающего Шутова в технический закуток, где на полу змеились пыльные провода и стояла пожелтелая, как череп, суповая тарелка с двумя сухими окурками. Здесь банкир установил Шутова перед собой и осмотрел от приглаженной макушки до новых ботинок из китайского черного кожзаменителя, в которых было видно, как Шутов поджимает пальцы. Казалось, банкир подумывает, а не приобрести ли Шутова, чтобы поставить его, на манер напольной вазы, у себя в прихожей.

— Ну что ж, вполне, вполне, — заключил этот непонятный человек, явно удовлетворенный осмотром. — Очень даже достоверно. Наш народ такое любит. Все, что вам нужно теперь, — это хороший, грамотный менеджер.

— Да зачем же?! — воскликнул Шутов, уже почуявший над собой неладное.

— Ну, какой вы темнила, — снисходительно улыбнулся банкир. — Вы ведь не спасения, не чистоты хотите. Вы другого хотите. Иначе зачем лезть в телевизор? Вы и в газеты пишете, проповедуете. Спасаться и без пиара можно, даже лучше, верно говорю?

— Верно, то есть вы ошибаетесь, меня пригласили на передачу, вот я и пришел, — быстро ответил Шутов, чувствуя, как горит на лице, будто мука́ на сковородке, наложенная гримершей пудра.

Банкир плаксиво сморщился, словно только сейчас заметил на своем приобретении досадный дефект. Шутову даже показалось, будто собеседник хочет поковырять неприятное пятнышко пальцем, вдруг ототрется.

— И чего ломаться, как пятикопеечный пряник, — обиженно проговорил банкир, отступая от Шутова на один танцующий шажок. — Другой бы на вашем месте от счастья пел, за руки меня хватал. Производить продукт — это одно, а продавать — еще поди продай. Постойте-ка, — вдруг оживился банкир, вперившись в Шутова с новым острым интересом, — вы, наверное, уже с Белокоркиным договорились? Отвечайте: да или нет?!

Шутов, понятия не имевший, кто такой этот Белокоркин, только помотал головой и в смущении бросился прочь, натыкаясь по пути на сердитых телевизионных девушек, что-то на ходу черкавших в растрепанных бумагах, и на целые пухлые караваны колесных кронштейнов с зачехленными костюмами. В этих шуршащих чехлах он совсем запутался, с ужасом воображая, как из матовых коконов начинают вылупляться, один за другим, одетые в костюмы телевизионные ведущие, каждый в сверкающих очках и с пачкой новостей. Таким образом Шутов замешкался, и банкир обогнал его у турникетов: обдав на ходу здоровым мужским жарком из распахнутого пальто, он сунул в руку Шутову какую-то бумажку, успев ласково сомкнуть шутовские пальцы и подержаться за его костлявый кулак, точно за шишку рычага. Обомлевший Шутов подумал — деньги. Оказалось — визитка, щедро тисненная золотом, с выпуклым, клейким на ощупь банковским логотипом.