Легкая голова

— Ну, послушай, товарищ Ермаков, ну чего ты уперся, как бычок на скотобойне, — проговорил он примирительно. — Ну, освой ты эту книжку. Ты же грамотный, четыре класса как-никак. Никто тебе не будет устраивать экзамена. Весь народ изучает сталинский краткий курс истории нашей великой партии. И ты почитай, в конце концов, не по-французски написано!

Деда Валера не спеша ввинтил папиросу в цветочный горшок, откуда на него доверчиво смотрела похожая на Микки Мауса бархатная фиалка, и перевел незаинтересованный взгляд на стену, поверх головы расстроенного топ-менеджера. Там, в аскетической рамке из крашеных реек, висел портрет рябоватого дяденьки, чьи выдающиеся брови, нос и усы вместе казались карнавальной маской, из тех, что надевают на нормальное лицо при помощи резинки. «Товарищ Сталин!» — с нехорошей радостью узнал рябого Максим Т. Ермаков.

— Я лучше французский выучу, чем краткий курс, — сообщил деда Валера, больше портрету, чем товарищу Аристову.

На это товарищ Аристов хлопнул себя по коленкам и расхохотался. Казалось, он вот-вот пустится вприсядку.

— Французский? Ты? С твоими четырьмя классами? — произнес он наконец, едва не задохнувшись от стараний смеяться как можно громче. — Я его в гимназии семь лет учил! Не помню почти ничего! Ты же сам из деревни, земляная башка! Какой тебе парлэ франсэ?

— А если выучу за год, с кратким курсом отвяжетесь от знатного стахановца? — вкрадчиво спросил деда Валера и тут же напомнил: — Учителя на дом для стахановцев бесплатно!

— Ну, уж тогда!.. Тогда конечно! — осклабился товарищ Аристов. — Вот, товарищ Румянцева, на рабфаке преподает, очень серьезная барышня, из бывших, из Питера. Она и станет тебя учить. Французскому, так сказать! Она врать не будет, никого не удостаивает враньем. Как есть, так и сообщит про твои успехи. Только сроку вам не год, а полгода. На областное совещание стахановцев ты должен ехать партийцем!

— Заметано!

Деда Валера, будто великую ценность, вынул из кармана полосатых портков свою грубую, как у железной статуи, шахтерскую руку и протянул товарищу Аристову. Тот охотно сунул в капкан свою, изжелта-белую, — и Максим Т. Ермаков догадался, что это неравное рукопожатие поспособствовало в цепи причинно-следственных связей его появлению на свет.

Тем временем дежурный социальный прогнозист связался по своей коробочке с кем было нужно, и в комнату ввалились трое, а может быть, четверо — Максим Т. Ермаков опять плохо различал предметы и видел только контуры, заполненные мутной субстанцией, похожей на воду, в которой моют акварельные кисти.

— Гражданин, вы как сюда попали? — обратился к деде Валере самый крупный и мутный из вошедших. — Вы кто: сосед, родственник? Почему вас пропустили к больному?

Деда Валера только ухмыльнулся, растянув к ушам концентрические морщины, и продолжал спокойно посиживать в кресле. Вошедшие переглянулись. В них, точно в сосуды, опять спустились набравшие пигментов акварельные кисти, и было видно, как в головах разбалтывается темнота, проникая во все телесное вещество.

— Майор Селезнев, особый отдел, — официально представился крупный, у которого в голове бултыхалась не кисть, а целое помело. Он протянул сморгнувшему деду Валере квадратную ксиву, на которой блеснул золотой двуглавый птенчик. — Ваши документы попрошу.

— Вориен[3], — произнес деда Валера самодовольно, наслаждаясь звуками. — Мизарабль[4]! Ребю де ля сосиэтэ[5]!

— Чего? — удивился майор Селезнев, уже весь клубившийся, будто грозовая туча. — Вы иностранец? Вы говорите по-русски? Ду ю спик инглиш?

— Энфам крапюль[6]! — вдруг заорал деда Валера прямо в кляксу, бывшую у майора на месте лица. В ответ на это в комнате дрогнула мебель, затрясся, забрякал и поехал собственным ходом похожий на виселицу штатив для капельницы.

— Мсье, или как вас там, здесь находиться нельзя, — наклонился к деду Валере один из социальных прогнозистов, с усами, тоже словно напитанными темной акварелью. — Нельзя утомлять больного. Кроме того, здесь специальный пост…

— За шкирку мерзавца и на выход! — перебил его резкой командой майор Селезнев. — Вспомнил я, что такое мизарабль! Смотри, дед, еще раз явишься, определю в обезьянник, не посмотрю, что француз. Жалуйся потом на нас в свое посольство!

Смутные социальные прогнозисты ухватили деда Валеру за полуистлевший коричневый пиджак и поволокли в коридор. Вредный старик приседал, елозил по полу своими картонными покойницкими ботинками. Социальные прогнозисты, в свою очередь, были упорны в стремлении выдворить из квартиры незаконно проникшего в нее иностранца. Однако не успел затихнуть шум в коридоре, за нарушителем даже еще не захлопнулась наружная дверь, как деда Валера преспокойно вылез из стены — будничным движением, каким через голову надевают одежду. Некоторое время там, где он проник, узор обоев оставался разорван, в нем сквозила какая-то мягкая вата — но скоро, буквально на глазах, стилизованные растительные линии пустились в рост, стена уплотнилась, и только внимательный взгляд мог бы теперь заметить на месте лаза как бы следы штопки.