Легкие горы

Потом все стали разъезжаться. Уехал лесовод Паша на своем тряском грузовичке, а вместе с ним, в кузове, уехала и Катя. Она смотрела на Динку, стоявшую у калитки с Юлой и бабушкой Тасей, и думала о том, что сказала ей вчера мама про Динку и Сережу. Тяжело было Кате.

В городе Аня с Петей уговорили ее зайти к ним, и Катя, хоть и устала, неожиданно для себя согласилась. Наверное, ей не хотелось быть сейчас одной, в пустой квартире, наедине со своими тяжелыми мыслями.

У Пети и Ани дома всегда идеальная чистота, чай всегда вкусный и есть что к чаю, но Кате не сиделось и не разговаривалось, она уже жалела, что зашла. Женька закрылся у себя в комнате, и Катя зачем-то пошла за ним следом. Женька снял наконец-то свой плеер и неловко присел на диван, будто Катя – это не Катя, а завуч, который будет сейчас его обрабатывать.

– Хорошо у тебя в комнате, так светло, – сказала Катя неловко.

Больше сказать ей было нечего, и она уже развернулась, чтобы выйти. И тут увидела на столе фотографии.

Их было много, штук сто, большого формата, будто для выставки. Катя протянула руку и посмотрела на Женьку: можно? Он как-то кособоко сидел на диванчике и неловко кивнул, будто Катя спросила о чем-то неприличном. Катя начала смотреть. И не могла понять.

– Жень, а кто это фотографировал? Ты? Нет, правда ты? И вот эту? И это?

На фотографиях был Лесногорск и Легкие Горы. Бабушка Тася была, Саша, Света с Юрасем, бездомные собаки, был лес, поваленный, убитый, на свежем срезе бревна́ – капли смолы. Вытоптанная трава и раздавленный тяжелым сапогом птенец.

– Женька… Это же в газету надо и…

– Ага, я ношу, давно уже, только они под псевдонимом печатают.

Катя посмотрела на Женьку и опять уткнулась в фотографии. Кувшиново. Блюдца кувшинок и три лягушонка, прыгающих в воду. Саша на веслах, он здесь прямо герой из былин, седой, с бородой… Динка! Динкино лицо было во всю фотографию, строгое лицо, глаза смотрят прямо, будто требуют ответа, суровые глаза. И плавают в глазах темные звезды-зрачки, а рот вот-вот растянется в улыбку. Где он смог поймать ее ТАКУЮ?

Катя сказала:

– Женька… ты же гений… Ты почему никогда не показывал? Женька, тебе учиться надо!

– Я фотографом хочу быть, – вдруг быстро и почти шепотом заговорил Женька, – а они не разрешат, они, наверное, скажут, что это не специальность, что надо что-нибудь серьезное. А я хочу фотографом. Мне Илья Николаевич, ну, это, в газете, говорит, мне выставку делать надо, что у меня хорошо получается…

– Да это не просто хорошо! Женька, это же просто… У меня слов нет! Ты с родителями разговаривал?

Женька покачал головой.

– Я не знаю как. Вот Мишка хотел в музыкальное училище пойти, а они сказали, что этим денег не заработать, семью не прокормить, он на юриста пошел.

Катя улыбнулась и села рядом.

– Я с ними поговорю, хочешь?

Женька пожал плечами. Все-таки он был странный.

– Я все равно поговорю, – сказала Катя и встала. – Можно я Динку заберу?

Женька кивнул, и Катя вышла из комнаты, осторожно прикрыв дверь.

В темноте коридора она еще раз вгляделась в Динкино лицо на фотографии. «Что я про нее знаю? Что она любит? Кем хочет стать? О чем мечтает? Может, она в какого-нибудь влюблена?» – Катя поцеловала Динкин портрет и вспомнила куклу Наташу. И решила: надо подарить Динке краски, ведь ей нравится рисовать, может, станет художником.

Саженцы прижились. Вот уже неделю Динка навещает их каждый день, пропалывает. Лесовод Паша сказал, что первое время надо им помогать расти, пока они маленькие. Динка помогает. Ей все еще тяжело смотреть на пеньки, которые остались от ее четырнадцати сосен. Еще тяжело, но уже не так больно.

Весь мир

Динка забралась на Ясенку. Она прошла и Ших, и Кошкары. Тепло-солнечный, пряный воздух вливался в нее, замирал в кончиках пальцев, и они чуть-чуть дрожали. Динке легко было идти теперь по своим горам. Как бабушка Тася, она останавливалась ненадолго, срывала позднюю бруснику, та лопалась на языке, разливалась горьковатым соком. Юла бежала где-то впереди, то и дело возвращалась, смотрела на Динку, наклонив голову и высунув язык. Звенели-стрекотали-щелкали-пели кузнечики в желтой от жаркого солнца траве. Динка дошла до родника, напилась от души. Юла примостилась рядом, пила из ручейка, жадно и скоро.

Вот и Ясенка. Динка села на самый край – она не боится высоты. Юла улеглась у нее под боком. От Юлы было тепло. Река тихо разговаривала перекатами где-то там, далеко внизу. Лес молчал. За рекой, на том берегу, на песчаной косе, лежала чья-то темная брошенная лодка. Было тихо.

Небо пахло теплом, соснами и близкой осенью. Динка подумала, что хорошо бы остаться здесь и на осень, и на зиму, и всегда. Только бабушка говорит, здесь трудно зимой, скучно и страшно, из леса приходят волки, все разъезжаются, дорогу в город больше не чистят… Мама, конечно, не согласится. Зато на следующий год она обещала повезти Динку к морю. Но до этого еще далеко. Целый год!