Легкий флирт с тяжкими последствиями

– Нет, Эффа Коммандер, – сказала она и остановилась, потому что ей трудно было говорить. – Все, и я тоже, знают, что мои дни – нет, часы – сочтены. У меня старый запущенный рак, хотя мне легче, чем было моей маме, потому что я по крайней мере могу задавить боль, ведь мне без возражений дают все, что я ни попрошу. Но я специально попросила не колоть меня сегодня утром, чтобы быть в сознании, когда вы придете. Это мой последний монолог… Врачи не ждали, что я переживу эту ночь, но я пережила, потому что должна вам сказать…

Эти слова забрали у нее последние силы, и было видно, что ее терзает боль. Врач взял шприц и подошел к ней, но Мэй-Анна отрицательно качнула головой. «Не сейчас», – прошептала она и сделала слабое движение рукой, безжизненно лежавшей поверх простыни, как бы приглашая меня подойти ближе. Простыня на этот раз была простая, а не атласная, как раньше. Я подошла и взяла ее руку, и в этот момент заметила, что, наверно, впервые с двенадцатилетнего возраста на ее ногтях нет лака. «Подойдите ближе», – прошептала она, и сиделка принесла нам два складных стула, и мы с Виппи Берд уселись у ее изголовья. Сели, как приехали, даже не сняв пальто.

– Бастер вам что-нибудь рассказывал? – спросила Мэй-Анна.

– Что ты имеешь в виду?

– Рассказывал ли он вам о том, что здесь действительно произошло в ту ночь, когда был убит Джон Риди.

– Я никогда с ним об этом не говорила, это не моего ума дело, – сказала я.

Признаться, мне никогда и ни с кем не хотелось говорить на эту тему, даже с Мэй-Анной и даже сейчас.

– Бастер – лучший из людей, и мне надо было выходить за него замуж, пока была возможность. Если бы только у меня была такая возможность! Ты самая счастливая женщина на земле, Эффа Коммандер, – она слегка пожала мою руку. – И Бастер будет с тобой счастлив, как ни с кем другим.

Я почувствовала, что кто-то стоит у меня за спиной, обернулась и увидела Эдди Баума, у него на глазах стояли слезы. Сначала я захотела, чтобы он ушел, а потом подумала, что он тоже вправе находиться здесь, ведь он заботился о ней не меньше, чем мы с Виппи Берд, хотя и не был ей таким близким другом, как мы. Да, я не любила его за то, что он ничего не сделал для Бастера во время процесса, и все же он старался ради Мэй-Анны, ради спасения ее карьеры, и мы с Виппи Берд должны были быть ему за это признательны.

– Вы не должны больше разговаривать, – сказал врач, который снова подошел к ее ложу со шприцем в руках.

– Доктор, – ответила она, – как вы думаете, почему я жива до сих пор? Я должна им все рассказать.

– Милая, тебе нечего мне рассказывать, – сказала я.

Я видела, что ее боль все усиливается, и хотела, чтобы ей поскорей сделали укол. Я снова вспомнила, как умирала ее мать, на секунду вспомнила свою маму, делавшую для миссис Ковакс горный чай и заварной крем. А Мэй-Анна, разве кто-нибудь согрел ее последние часы чем-то подобным?

Она глубоко вздохнула, словно собирая последние силы.

– Джона Риди убил не Бастер, а я, а он взял на себя вину по моей просьбе.

Ее голова словно ушла в подушку, и она опустила веки.

У меня потемнело в глазах, а Виппи Берд застыла с открытым ртом. Через мгновение, показавшееся мне вечностью, Виппи Берд повернулась ко мне, и я увидела слезы у нее на глазах – должно быть, она оплакивала Мэй-Анну, Бастера и заодно меня вместе с ними.

– Так что же тогда произошло, Мэй-Анна? – спросила Виппи Берд.

Мэй-Анна не смогла ответить сразу, потому что для этого ей снова пришлось набираться сил, и несколько минут она просто лежала, тяжело дыша и открывая и закрывая глаза. За моей спиной врач что-то кому-то прошептал, но я не разобрала слов. Сиделка вышла, из ванной послышался шум льющейся из крана воды, и она вернулась ко мне с наполненным стаканом, но я даже не повернулась в ее сторону, потому что напряженно глядела в лицо Мэй-Анне, ожидая, что же она скажет дальше.

– В тот день мы с Джоном поссорились, он ударил меня, и я его застрелила. Потом я позвонила Бастеру и, когда он пришел, устроила ему такое представление, как никогда в жизни. Если бы я так сыграла в каком-нибудь фильме, мне бы дали Оскара, – тут ее губы слегка искривились. – Вы же знаете, как действует на людей мой плач, и Бастер согласился взять вину на себя. Я знала, что он это сделает, я могла бы даже не просить его об этом, он ради меня был готов на все.

Чтобы не упасть со стула, я вцепилась пальцами обеих рук в простыню на ее постели. Мэй-Анна уничтожила Бастера в самом расцвете его карьеры, когда он только-только успел расправить крылья, и уничтожила сознательно! А он безо всякого колебания принес ей в жертву и дело своей жизни, и свое доброе имя, можно сказать, саму свою жизнь, и отправился в тюрьму за то, чего не совершал, и все это было так ужасно, просто чудовищно!

Виппи Берд ждала, что на это скажу я, но у меня не было слов, и мы еще долго сидели молча и неподвижно, и только сиделка поднялась со своего места, подошла к постели Мэй-Анны, поправила под ней подушку и пригладила волосы на лбу.

– Эффа Коммандер… – прошептала наконец Виппи Берд, – скажи же что-нибудь!