Она сама была потрясена не меньше моего, но и я все никак не могла собраться с мыслями. У меня не укладывалось в голове, что женщина, которую Бастер любил больше всех на свете, в ответ на его любовь растоптала его ради того, чтобы самой остаться на плаву, чтобы остаться кинозвездой. Но зачем сейчас говорить этой умирающей женщине, какой чудовищный поступок она совершила? Не надо, сказала я сама себе, да и не твоего ума это дело, Эффа Коммандер, это касается только их двоих. Если Бастер сам не держал на нее зла, то с какой стати буду держать я?
Самообладание наконец вернулось ко мне. Я взяла ее за руку и сказала:
– Что ж, он сам так решил, Мэй-Анна, и теперь это дело прошлое.
– Нет, не прошлое, – прошептала Мэй-Анна. – Справа на столике лежит пакет – это для тебя, там все написано подробно, я написала собственной рукой и заверила это письмо у нотариуса. Я прошу тебя передать его в газеты – ради Бастера. Пора вернуть ему доброе имя. Пожалуйста, Эффа Коммандер, помоги мне вернуть ему доброе имя.
Слезы покатились по ее лицу, на этот раз, вероятно, искренние. Я почувствовала слабое пожатие ее руки, пожала в ответ ее руку, и в это время подумала, что Мэй-Анна Ковакс совершила в своей жизни роковую ошибку, но у нее нашлось мужество это признать. Она, страдая, ждала нас и решилась, пусть и в последние минуты жизни, разрушить легенду о Марион Стрит ради того, чтобы восстановить справедливость.
– Ты хороший человек, Мэй-Анна, – сказала я. – Я сделаю все, как ты хочешь.
Мэй-Анна закрыла глаза и содрогнулась от острой боли, пронзившей ее, и сделала слабый знак рукой в сторону доктора, что означало просьбу поскорей сделать инъекцию обезболивающего. Через несколько минут после укола она заснула.
Эдди Баум подошел к ее постели и поцеловал ее в щеку, а потом покинул комнату. Мы с Виппи Берд встали и сняли наши пальто.
– Она еще понимает, что мы здесь? – спросили мы у врача.
– Не знаю, может быть, да, может быть – нет, – сказал он. – Но вы можете еще посидеть здесь, если хотите. Люди способны слышать голоса, иногда даже находясь в беспамятстве.
Мы с Виппи Берд просидели у постели Мэй-Анны весь остаток дня и всю следующую ночь, все время держали ее за руки и говорили о Джекфише Куке, со смехом вспоминая его первоапрельскую шутку.
– Не слышала, чтобы ты в жизни громче хохотала, чем в тот день, Мэй-Анна, – сказала Виппи Берд. – Поделом нам с Эффой Коммандер, набитым дурам!
Мы вспомнили и случай на плоту и сказали, что, если бы она тогда не получила тухлым помидором в лоб, Бастер никогда бы не стал чемпионом.
Еще Виппи Берд обратилась к сиделке: «Не будете ли вы столь любезны принести нам по чашечке кофе?», и мы обе расхохотались, а после этого сразу разревелись.
Мы говорили о голливудских знаменитостях, которых видели в этом доме на нашем прощальном вечере, хотя и не упоминали Риди, и я сказала:
– Благодаря тебе, Мэй-Анна, мы с Виппи Берд видели самых знаменитых людей мира и даже говорили с некоторыми из них. Если бы не ты, мы бы с ней так и остались двумя провинциальными чухами, которые никогда в жизни не вылезали из своей дыры.
– А мы и остались такими, – сказала Виппи Берд.
– Ну и ну! – рассмеялся доктор из угла. – Интересная у вас, девчонки, манера разговаривать, что у вас, что у нее – у Марион Стрит. Словно вы все трое – одна хулиганская компания.
– Точно так, сэр, – ответила я. – Мы – «несвятая Троица».
– Знаете, сэр, она даже один раз хотела уйти в монастырь, – сказала ему Виппи Берд. – Представить себе не могу, что бы случилось, если бы до этого дошло, – сказала она, повернувшись к Мэй-Анне.
– Бастер Макнайт перерезал бы себе глотку, и тем, что ты пошла в бордель, ты спасла его от самоубийства, а его душу от ада, – сказала я.
– И свою тоже, – добавила Виппи Берд.
– Она увидит Чика и Пинка раньше нас, – сказала я Виппи Берд примерно в три часа утра.
– И Мэйберд тоже, – ответила Виппи Берд.
Я улыбнулась при этой мысли.
Мэй-Анна умерла на рассвете.
На панихиду мы с Виппи Берд не пошли, потому что это были похороны Марион Стрит, а не нашей подруги, и нам невыносимо было видеть фоторепортеров и всех этих обезумевших поклонниц почившей кинозвезды, ведь и так уже в эти дни не было никакого житья от совершенно незнакомых людей, которые толпились возле ее особняка или названивали ей домой. Луэлла Парсонс написала, что в ту ночь «небесные звезды засверкали ярче, потому что их земная сестра вознеслась к небесам». «Какая чушь!» – воскликнула в ответ на это Виппи Берд и была, как всегда, права.
Мы с Виппи Берд хотели, чтобы Мэй-Анну похоронили в Бьютте рядом с матерью, но Эдди Баум ответил, что она завещала кремировать ее тело и развеять прах над полем белых лилий недалеко от ее дома.