Легкий завтрак в тени некрополя

– Да уж, жарковато… – подтвердила Ацеррония, потому что в этот момент я запустил ей руку под юбку и зажал там половину задницы.

Чуть опустив свои дымчатые ресницы, Агриппина скинула с плеч спортивную куртку, взяла со стола полный бокал вина и медленными глотками прикончила.

– И что же мальчик так хватается, что же он так хватается? – верещала Ацеррония, обращаясь ко мне, но именуя в третьем лице. Наконец она высвободила половинку своей задницы из моих пальцев и сделала шаг в сторону. Я с утробным звуком проглотил кусок ветчины, расплескал вино и дернул Ацерронию за юбку обратно к себе. Юбка треснула, Ацеррония тоже не удержалась, запнулась о ножку стола – и грудью, и с визгом упала мне на колени.

– Да что же мальчик хочет, что же мальчик хочет? – продолжала игру Ацеррония, сидя на полу и прижимаясь к моей ноге. Я не давал ей подняться. Ацеррония гладила мою ногу, а Агриппина смотрела мне прямо в глаза, и когда Ацеррония, забираясь все выше и выше, наткнулась на то, что не давало мне покоя, я оттолкнул ее и встал, покачиваясь, чтобы та волчица на диване тоже могла видеть, как выпирают у меня спереди брюки. И она смотрела, и Ацеррония смотрела, и тогда я сел обратно, все так же хихикая, и брюки давили и причиняли мне боль, но это было даже и к лучшему.

Тогда Агриппина встала с дивана и оказалась рядом со мной. Только что была там – и вот уже тут, как киномонтаж. Она поставила свой пустой бокал рядом с моим и наполнила оба бокала вином цвета своих сосков. По-прежнему глядя мне в глаза, но теперь сверху вниз, она выпила и этот свой бокал полностью и хрипло приказала мне, приказала мне:

– Иди в ванную.

Я впервые подчинился не рассуждая. Видимо, то же самое она проделала когда-то с моим отцом, и он подчинился ей тогда, и потом, и подчинялся каждый раз. Мне пришло в голову, что отец отдал на растерзание Агриппине только свое глупое хихикающее тело, вот как отдаю теперь я, и еще что мое зачатие и моя смерть соединятся в теле этой женщины. И от этой пугающей неизбежности я расхохотался. Оставалось встать и идти в ванную. Но теперь, когда Агриппина стояла надо мной в непосредственной близости, я почему-то боялся подняться с выступающим в ее сторону органом. Ситуацию выровняла Ацеррония. Она чуть отстранила Агриппину, схватила меня за руки и потащила к ванной, причитая: «Сейчас вымоем мальчика, сейчас вымоем мальчика».

– Принесите мне книгу, – сказал я, прежде чем уйти. Когда я бывал Нероном, то таким тоном осужденные «еретики» испрашивали у меня Библию.

В ванной комнате, не стесняясь Ацерронии, как если бы она была второстепенным предметом, я освободился от одежды, и прежде всего от штанов. Потом подошел к краю ванны и помочился туда для наглядности. От Ацерронии я не услышал ни одобрения, ни порицания. Кажется, она бегала в одних трусиках, вертя краники и наполняя ванну. А я по-прежнему стоял у края голый и чувствовал себя в термах Каракаллы…

Наконец снующая Ацеррония сунула мне в руки обещанную книгу и бокал вина, всхлипнула по поводу моего возбуждения – «о-го-го» – и плюхнулась в пенную ванну. Как фаллический бог Приап, прихлебывая из бокала, взирал я на Ацерронию, на ее открытые для обозрения сиськи, и не только на них. Затем, не выпуская из рук книги, я уселся в теплую, пузырящуюся воду, бок о бок с Ацерронией. Та, что-то приговаривая, терла меня по всем местам мыльной губкой, а я, совершенно обалдев от вина, ванны и рук Ацерронии, пытался читать…

«Он искал любовной связи даже с матерью… В этом не сомневался никто, особенно после того, как он взял в наложницы блудницу, которая славилась сходством с Агриппиной; уверяют даже, будто, разъезжая в носилках вместе с матерью, он предавался с нею кровосмесительной похоти, о чем свидетельствовали пятна на его одежде».[11]