Легко (сборник)

— Идиот. Кому нужна твоя правда? Ты должен постоянно говорить про себя и вслух самому себе только одно: я самый, самый, самый. Самый сильный, самый красивый, самый талантливый. Судьба — мнительная, но внушаемая девица. Я просто уверен, что ты даже и в эти свои редакции приходишь с таким же кислым выражением лица, с каким рассматриваешь по утрам свою «задницу» в зеркале. Ты просто просишь их этим выражением: — Откажите мне, пожалуйста. И они отказывают. Отказывают?

— Отказывают, Павлик. Хочешь новость? Ритка нашлась.

Пашка аккуратно доедает борщ. Молча ставит тарелку в раковину.

— Павлик, Ритка нашлась, — повторяю я.

— Ну и что? — спрашивает Пашка.

— Павлик. Ритка нашлась, — еще раз повторяю я. — Через пятнадцать лет.

— Как я завидовал тебе, — говорит Пашка. — Ты единственный человек в этом мире, которому я завидовал. Тут прыгаешь, как чертик из табакерки всю жизнь, в надежде поймать хоть перо от синей птицы, а в твое окно она просто залетела. И даже прожила целых три года. Я вообще этому поражался. Не живут синие птицы в неволе. А ты.… А ты ее упустил. Зря. Такие женщины встречаются один раз в несколько жизней.

— Я знаю, — говорю я.

Пашка кладет на наши тарелки по большой котлете по-киевски, добавляет гарнир в виде румяной картофельной стружки, салат и жестом предлагает продолжить трапезу.

— А ты? — спрашиваю я его. — А ты женишься хоть когда-нибудь?

— Когда-нибудь, — соглашается Пашка, — ведь нужен же мне еще кто-то, кроме тебя, кому я смогу не говорить, что у меня все o\'key. Ведь на самом деле так не бывает.

— А как бывает?

Пашка отодвигает тарелку, откидывается назад и закуривает, выпуская дым в сторону приоткрытого окна.

— Расстроил ты меня…

— Чем же?

— Риткой своей. Я никогда, ни до, ни после не встречал такой женщины, как твоя Ритка. Ничего в ней, кажется, не было. Ни красоты какой-то особенной, ни потрясающего ума. Если только особенный какой-то шарм. Ей бы принцесс играть в кино. Которые горошину под вагоном матрацев чувствуют. Понимаешь? — Пашка щелкает пальцами, вылавливая из воздуха подходящее слово. — Она была как смысл жизни. Как философский камень. Всего-то и надо было нести ее и не расплескать. А ты, как дурак, споткнулся и все разлил…

— Я не спотыкался, Павлик.

— Кому ты говоришь? — машет рукой Пашка. — Ты как о себе всегда думал? Вот я такой талантливый, почиваю на лаврах или витаю в облаках, а там внизу подо мной одним из моих апостолов Ритка. А на самом деле она никогда не была меньше тебя, глупее тебя, менее талантлива, чем ты. Вы были всегда равны. Я-то чувствовал это. Как на чашках весов. Ты со своим талантом, она со своей любовью… Она улетела, твоя чашка пошла вниз. Ты же все, что сумел опубликовать, написал именно тогда, когда с тобой была Ритка. А знаешь, почему она улетела? Потому что почувствовала, что улететь можешь ты…

— С чего это ты взял, что я могу улететь? — спрашиваю я.

— Ну, конечно, — кивает Пашка, — улететь ты не мог. Ты же не Вовчик. Ты мог спрыгнуть. Спрыгнуть и уйти. Но ты не спрыгнул. Знаешь, что ты сделал?

— Что?

— Ты остался. Есть такая способность у тебя — исчезать, никуда не уходя. Ритка улетела, твоя чашка грохнулась об землю, и ты сидишь в ней один и не можешь подняться, потому что тебе некого любить, а допрыгнуть до противоположной чашки никто не может. Она слишком высоко!

— Не может или не хочет, — говорю я. — Ты поэт, Павлик.

— Я приезжаю сюда погрустить, — затягивается дымом Пашка, — и ты мне в этом неизменно помогаешь. Как тебе котлеты?

— Тетя Нина! — кричу я в коридор. — Это не котлеты, это полет в стратосферу!

Тетя Нина отзывается из глубины квартиры каким-то ласковым восклицанием. Пашка встает и собирает тарелки.

— Искусным кофеварам-кудесникам кофе не предлагаю, будем пить чай.

— Давай, — соглашаюсь я. — У тебя вода хлоркой не пахнет?

— Забудь про водопроводный кран, — он опять начинает учить меня жизни. — Сейчас все уважающие себя и клиентов специалисты готовят кофе из привозной воды.

Я встаю, чтобы заглянуть через его плечо.

— Э, нет, — осаживает он меня. — Не подглядывать. Нечего разгадывать мое ноу-хау. Тем более, если это ноу-хау выстрадано двадцатью годами холостяцкой жизни. Элемент тайны необходим, особенно в приготовлении пищи. Был такой уже старый итальянский фильм. Там главный герой владел секретом приготовления пуленепробиваемого стекла. Представляешь, никто не мог отгадать состав смеси, которую он применял, а он просто тайком плевал в чан с этим стеклом.

— Надеюсь, ты не у него украл рецепт заварки чая?

— Обижаешь! — возмущается Пашка и ставит чашки на стол. — Вот.

Я второй раз за сегодняшний день вдыхаю чайный аромат. Пашка пьет чай, зажмурившись от удовольствия. Я вижу морщины у него на скулах и спрашиваю:

— Годы идут, Павлик. Неужели у тебя так никого и нет?