Легко течёт небесная река

Бабка Наталья трудится: ей не лень
кофту заштопать, супчик сварганить. К свету,
к лету повёрнут, вновь прибывая, день.
Солнечный зайчик прыгает по паркету.
Бегать устав, отстав от хозяйки, тень
в тёмном углу просматривает газету.

Держится сердце за милосердный быт.

И разбухает, как дрожжевое тесто,
воздух на кухне, пряным теплом омыт.
Да и не ради цели, скорей — процесса,
сладкий пирог печётся и суп кипит.
Смерть отступает, не находя здесь места.

* * *

Когда так сидишь отрешённо, я не пытаюсь лезть:
вижу, что не со мной ты сейчас, не здесь —
там, где, проснувшись с утра на веранде, витраж горячий
лбом ощутив, не отыщет никак под кроватью кед,
второй натянув, к реке улизнуть норовящий шкет.
Хотя после смерти родителей продали дачу.

«Чай остывает, — я говорю, — доедай мармелад, нугу».

Скажешь: «Ау». Ветер доносит с лугов заливных «угу».

Это настоящее заканчивается, как мармелад,

а прошлое тянется бесконечно. Выходишь в сад,
удивляясь, что всё на месте осталось вроде.
На подгнившем опадыше сливы, словно не умирал,
красно-чёрный божественный «адмирал»
пьёт нектар золотистый и усиками поводит.

* * *

Не о смерти простой, как правда,
а о ниточке пульса, связывающей ещё
с нежной горечью августа — надо,
о тополе, дышащем горячо
в алых углях заката.

Не о том, как боялось тело,

отдавая тепло последнее твоей руке,
а о том, что сказать бы хотела
душа, уходящая налегке
в звёздный сад беспредела.

Не о правде, убившей снова,

а о вымысле жизни, выношенном в пустоте,
о рождении звука сквозного,
о лете, которое просвистел
в жадном поиске слова.