Легко видеть

Сильнее всех его впечатлила история, рассказанная одним из величайших мастеров мировой литературы и ее радикальным преобразователем, внёсшим дух абсолютной откровенности во все, о чем только могут говорить и думать на страницах книг их герои, Генри Миллером в романе «Черная весна». В том эпизоде действующими лицами являлись сам Генри и только что овдовевшая любовница его отца Кора Декстер. Отец тогда настоял, чтобы сын тоже высказал вдове свои соболезнования. Генри подчинился, видимо, одновременно с желанием и с неохотой. Ему было явно трудно лепетать фальшивые фразы сочувствия, во-первых, потому что покойный муж был никчемный пропойца и доброго слова не стоил, а, во-вторых, потому что от прелестей вдовы, затянутой в черное траурное бархатное платье, в его голове кипело желание совсем другого рода. Он недолго смог усидеть рядом с вдовой на диванчике – пока не дошел до такого градуса, что задрал ей подол и вставил своего молодца, куда полагалось. Вдова была более чем утешена, и Генри больше никогда не приходилось задирать ей подол или стаскивать платье, потому что вдова опережающим образом раздевалась сама. У Михаила не было сомнений, сколь обоюдно упоительными стали соития Генри с этой дамой (правда, он был все-таки старше Миши года на два). И все-таки сам Миллер приспустил свои восторги с небесных высот до уровня обыденности следующими заключительными словами: «Она была легкой добычей». Впрочем, в другом варианте перевода «Черной весны» Михаил прочел в том же месте нечто иное: «Любой мог подойти и сделать с ней, что угодно». Быть легкой добычей и допускать в сексе что угодно, значило не одно и то же, хотя обе фразы били в одну цель, но как было в оригинале у Миллера, Михаил так и не узнал.

Вот в романе Жоржи Амаду «Возвращение блудной дочери» героиня Тьета вернулась в родной провинциальный город, в котором много лет не бывала, уже не проституткой, а хозяйкой шикарного борделя, обслуживающего «сливки общества» в крупнейшем бразильском городе Сан-Паулу. На родине в семье сестры она сразу положила глаз на своего юного племянника-семинариста, который и сам загорелся желанием при виде прелестей тети. Тьета разожгла его еще сильней, попросив перед сном натереть ей спину кремом, а потом прямо спросила, естественно, заранее зная ответ: «Ты грезишь обо мне?» Он, разумеется, грезил. И в итоге без задержки в атмосфере взаимного энтузиазма постиг всё относящееся к желанному делу.

Сходный сюжет был и в романе «Ангел мой», написанном мастером изящной словесности и знатоком сексуальных дел Сидони-Габриэль Колетт. Богатая парижская куртизанка Леа взяла на воспитание и содержание подростка – сына своей близкой знакомой и коллеги по роду занятий. Мать этого юного ангела, без сомнения, представляла, в курс каких наук введут ее мальчика, но это со всех сторон устраивало ее. Все равно сынок вот-вот сам начнет бесконтрольную половую жизнь с кем попало – так пусть уж лучше им будет руководить настоящий знаток своего дела, который сможет обеспечить ему роскошный быт, избавив мать от больших расходов, а заодно и от опасений, что мальчик подхватит дурную болезнь от уличной проститутки или в борделе. Герои этого романа были довольны друг другом долгое время, хотя и не всю жизнь.

Все эти примеры говорили Михаилу об одном – связи зрелых женщин с несовершеннолетними любовниками не выглядели ни преступными, ни аморальными. Да, у опытных дам был специфический вкус и интерес к очень юным партнерам, от которых они имели свой «плезир». Но ведь и те не были в накладе, бесплатно обретая высокую квалификацию в жизненно важном деле, а, главное, получая еще больший плезир от своих взрослых возлюбленных – уж в этом-то сомневаться не приходилось! И хотя в случае с Анной Павловной Михаил лишь слегка прикоснулся к таинству взаимных тяготений мужчины и женщины, отпечаток от встречи с ней, оказывается, так и не стерся во все последующие пятьдесят с лишним лет. Если оставить в стороне несколько первых увлечений сверстницами, Михаил – это было теперь очевидно – постоянно отдавал предпочтение статным дамам старше себя по возрасту, с рельефной пропорциональной фигурой и прекрасным одухотворенным лицом, почти всегда темным шатенкам или брюнеткам. И в начале этого ряда стояла именно Анна Павловна, под чьим воздействием любовь впервые заговорила с ним не невразумительным и неопределенным языком романтических чувств, а ударным языком великолепного роскошного женского тела, воплощающего в себе высшую эстетику и мудрость мира.

Как он ухитрился не вспоминать о ней столько лет?