Он не нашел, что еще может добавить в список своих глупостей, но настроение себе все-таки испортил. Только вечером, уже в сумерках, когда он переделал все свои бивачные дела и теперь спокойно потягивал из кружки чаек, запивая им кисло-сладкие карамельки, к нему вернулось ощущение блаженства. Ветер сдувал гнус. Беспокойство насчет своего поведения с Галей куда-то отступило. Вспомнилось, что в таком настроении они с Мариной вечеряли множество раз. Говорили о чем-то взаимно интересном, выясняли истины, ласкали дожидающихся вечерней кормежки собак. Они лежали у ног и дремали или, беспокоясь из-за задержки еды, выразительно вопрошали, что же это происходит, почему никто не беспокоится о детях и им самим приходится об этом напоминать? Эти лохматые дети не меньше дороги, чем кровные. К тому же они постоянно были ближе двуногих детей и постоянно были открыты для ласки и сами были готовы ласкать, если не спали. Сколько покоя они вносили в души смотрящих за ними людей, в очередной раз поражающихся, как можно столь истово, глубоко и серьезно погружаться в пучину сна и блуждать там в неведомых сферах, порой перебирая лапами в воздухе или по полу и глухо взлаивая с закрытым ртом.