В какие еще воды рек и озер погружал с тех пор столь понравившиеся ему лопасти весла Сережа, красноярский энтузиаст Кантегира? Может быть, снова в Кантегир? Два других красноярца – знаменитые братья-альпинисты Евгений и Виталий Абалаковы – тоже начинали свой путь к сложнейшим вершинам с Саянских гор и Саянских рек – Абакана и Казыра. Молодые и неимущие, но жаждущие открытий, они совершили в юном возрасте пешком и на плотах свои первые шаги в горных странах; та закалка, которую они получили в Саянах, наверняка послужила главным фундаментом их дальнейших успехов в высотных и стенных восхождениях. Евгения Михайловича Абалакова без преувеличения возносили над собой все, кто его знал. У них загорались глаза светом любви и восхищения, когда речь заходила о Жене Абалакове. Это был высший эталон и высший авторитет. К сожалению, он безвременно погиб в собственной ванне, вероятно, от угара. Потом на роль ведущего альпиниста страны выдвинется до того остававшийся в тени старшего брата Виталий Михайлович Абалаков. Возглавляемая им команда совершила множество первовосхождений и первопрохождений по до того небывалой сложности маршрутам. Кроме того, он стал известен всем альпинистам и путешествующим своими конструкциями специального снаряжения. Тогда рюкзаки, ледовые крючья, ледорубы и многое другое носили название «абалаковских». Тем не менее, в альпинистской среде его любили далеко не все. Выдвигались претензии к стилю его руководства командой и к монопольному положению в Федерации альпинизма, которую он долгие годы возглавлял. Но, как бы то ни было, он остался самой крупной фигурой после брата Евгения в советском альпинизме довоенных и послевоенных лет – до хрущевской эпохи в политике включительно.
Альпинизм сам по себе интересовал Михаила меньше спортивного туризма. В его мечтах горы выступали только как один из манящих объектов. В качестве других выступали водная стихия и тайга. Они идеально (или близко к идеалу) соединялись в водных походах среди таежных гор с гольцовыми вершинами.
При этом было лучше всего, когда маршрут по порожистым рекам перемежался прохождением лесистых горных озер. К такому излюбленному типу пейзажей были близки многие Карельские и Кольские маршруты, хотя вдоль них не было альпийских высот. И еще Михаилу бесконечно нравились морские и озерные пейзажи с изобилием шхер. Ему очень хотелось когда-нибудь увидеть Норвежские фиорды, но это желание так и не сбылось. Впрочем, ему грех было жаловаться. В родной стране имелось столько совершенно дивных красот, что на знакомство со всеми ними не могло хватить одной человеческой жизни. И оттого ни Норвегия, ни Западная и Северная Канада, ни Гренландия, ни Гималаи, которые он хотел бы увидеть, но не видел, не воспринимались им как трагическая личная потеря, хотя потерей они, конечно же, были. Виртуальными потерями, как, следуя моде, их можно было бы определить.
Однако там, где он бывал и ходил на самом деле, он обрел все высшие ценности, о которых беспрестанно мечтал. Это были любовь, вдохновение к творчеству, будь то литература или философия, абсолютная нетерпимость к фальсификации красоты, хотя мода на это почти безгранично распространилась в современном коммерциализированном низкопробном и нетребовательном к себе искусстве. А еще именно там начиналось постижение высших человеческих ценностей, выстраданное в суровых испытаниях походов и восхождений, главным итогом которых было знание о том, что сила духа важней и выше физической силы, что все свои главные свершения человек может сделать только сам, а не кто-то за него, будь то коллектив (включая народ и даже все человечество) и, тем более, не какой-либо общественный лидер. Высшее долженствование каждого сущего в этом смысле состояло в том, чтобы, преодолевая собственную слабость, достигать новых высот в саморазвитии во всех сферах – любовной, эстетической, мыслительной, духовной и телесной деятельности. Без походов Михаил об этом в полной мере так бы и не узнал. Именно пути, пройденные по прекрасному лику Земли собственными ногами и силами, привели его к переосмыслению казавшихся естественными – и не только в марксизме- ленинизме – прагматических утверждений типа «бытие определяет сознание» и логических следствий из него. Да, оно несомненно было справедливо для тех, кто посвящал все свои помыслы обретению и сохранению материальных ценностей, но абсолютно ложно с точки зрения тех, кто осознал свое творческое (можно сказать – свое духотворческое) предназначение и долженствование, для кого главный лозунг жизни мог быть только обратным: «сознание должно определять и определяет бытие».
Оба Кантегирских похода Михаил считал самыми дорогими для себя, хотя один был пройден не так, как полагалось, а второй – хорошо. Хорошо почти по всем статьям, если не считать некоторых технических ошибок, но кроме последнего дня.