Легкое бремя

Не тянет глубь. Не манит высь.
А пустота ночей страшна.
Недоброй гостьи берегись.
Беги полночного окна.

Она страшнее, чем гроза.

Она к стеклу прильнет, как вор.
И будут белые глаза
Глядеть тебе в лицо. В упор.

А ночь идет. А сон далек.

А горло сдавлено в тиски.
И белоогненный поток
В твои вливается зрачки.

А ночь идет. Огонь потух.

И мрак — всевластный господин.
Не воет пес. Молчит петух.
И с нею ты один. Один.

И медлит ночь. Часы ползут.

Улиток ход стократ быстрей.
Она с тобой. Она вот тут.
Ты не сведешь с нее очей.

Огнем горит недобрый зрак.

Все — яркий свет. Все — белый свет.
Упала ночь. Отпрянул мрак.
Но свет дневной не будет. Нет.

1907

Меблированные комнаты («За стеною матчиш на разбитом пьянино…») [17]

За стеною матчиш на разбитом пьянино.
В коридоре звонки, разговор, беготня…
О, как грустно на склоне осеннего дня!
За стеною матчиш на разбитом пьянино.

Мелких звуков растет и растет паутина.

Близко звякнули шпоры… Постой, не беги!
Шелест юбок… Целуй! И затихли шаги…
За стеною матчиш на разбитом пьянино.

О Великий Господь, Властелин мой единый!

Как придет за душой моей дьяволов рать,
Неужель будет так же, все так же звучать
За стеною матчиш на разбитом пьянино?!

1907

«Сухой осенний резкий воздух…» [18]

Сухой осенний резкий воздух.
Ни облачка. Лазурь чиста.
И на чернеющих бороздах
Ворон крикливая чета.
Деревья черны, длинны, худы.
Не слышно листьев под ногой.
Их рдяно-золотые груды
Умчались в пляске вихревой.
Иду. Далек мой путь бесцельный.
Давно со мной моя тоска.
И голос ласково-свирельный
Уж не зовет издалека.
И в этой четкости осенней,
И в чистом небе узнаю
Мечту увядшую мою
Давно, без слез и сожалений.

1907

В СУМЕРКАХ [19]

I. «Окна завешены шторами…»

Окна завешены шторами,
Трещит, разгораясь, камин.
Сердце биеньями скорыми,
Сердце больными укорами
Твердит: ты один! ты один!

Маятник ходит размеренно,

Усталых часов властелин.
Угли трещат неуверенно.
Сердце стучит: все потеряно!
Стучит: ты один, ты один!

II. «Стучится в дверь рука упрямая…»

Стучится в дверь рука упрямая.
Войдите! Скучен мой досуг.
И дверь открыв, вошла Тоска моя,
Старинный, неизменный друг.

Подсела к жаркому камину ты

И смотришь на игру огня.
Зачем так строго брови сдвинуты?
Иль разлюбила ты меня?

Иль не с тобой часами длинными

Вели мы тихий разговор?
И кружевами паутинными
Усталый застилался взор.

И ночью, молчаливо-думная,

Склонившись ласково ко мне,
Не ты ли, кроткая, бесшумная,
Со мной рыдала в тишине?

1907

«Волной расплавленно-холодной…»