Легкое пламя. Триллер для двоих

О последствиях этой встречи Маша плохо помнила, но в течение двух дней по приезде домой ей казалось, что Кирилл убьет ее как-то совсем по-зверски, почти как когда-то Викторию заколол или задушил тот странный юноша из церкви. По крайней мере, первые два часа это желание Кирилла было особо очевидным, ярко написанным, просто выписанным маслом на лице. Потом она сказала ему о том, что тот парень в каюте был Славка, и именно с ним она почти две ночи провела в каюте.

– Ты просто сумасшедшая, – спокойно сказал Кирилл, а потом громко захохотал, как будто на него напал такой же приступ, как когда-то давно в Амстердаме после действия марихуаны. Он с облегчением вздохнул и уже набрал в легкие воздуха, чтобы сообщить ей, что Славка сто лет как живет в Америке, и что из каюты она вроде бы не выходила, но промолчал. Маша впервые обрадовалась, что не была за Кириллом замужем, расправила поникшие плечи и, отпустив, наконец, все, что все эти годы ее мучило и душило, хлопнула дверью. Из его фамильной квартиры она выехала быстро, царственным жестом кинув на стол ключи от машины. Единственный человек, который поддержал ее морально, был, естественно, водопроводчик из пятого подъезда, который изредка помогал поднимать сумки на пятый этаж ее родительской квартиры. Через полгода, впрочем, к Кириллу она вернулась.

Жук

…Рано утром она склоняется над его белобрысой головой. Он продирает глаза, дрожит как котенок, ежится, и она понимает, что сын еще совсем ребенок. Как она это понимает? Потому что подходит к нему, берет на руки и целует, а он – радуется до какого-то безумия, как и она. Она ощущает его гладкую кожу и запах, такой родной и близкий. Потом снова кладет в кроватку.

В тот день он не захотел идти в детский садик. Обычно она просто будила его, и он стремглав вскакивал, сам напяливал одежду, шел есть кашу. А в тот день съел кашу, а потом раз – и снова лег в кровать. Она пыталась его уговорить, гладила по голове, потом снова кормила, уже не кашей, а целой горстью конфет, то есть «ки», так он их называет. Но он не давался ни в какую. Потом она вышла на лестничную клетку, позвонила в дверь, думала, что он, как обычно, встрепенется, и пойдет-побежит в коридор, чтобы там сесть на свой маленький стульчик, одеться, и уже потом – стремглав бежать в детский сад.

Но в тот день, такого не произошло. Потеряв надежду предстать перед воспитательницей в нужное время, и воображая, с каким грозным видом она отправит ее домой вместе с сыном, она, все-таки собрала последние силы, подхватила его на руки и отнесла на лестницу, пока он отчаянно колотил ее ногами по животу и скручивал в штопор очки.

– Вйошь! Вйошь – не воймешь! – вопил он, и снова отчаянно лупил ее уже по спине, а потом навзрыд плакал, обиженный, униженный, совершенно, казалось бы, непонимающий, что же такое произошло и в чем он виноват.

Она шла по снегу. Санки были очень красивые, но не ехали по асфальту, который за ночь проступил сквозь снег, и она мысленно считала соотношение поверхности асфальта по отношению к снегу и общую дистанцию, которую предстояло пройти. Он возлежал на санках как король, изредка ухватываясь за торчащие по сторонам палки («пальти!»), и в этот момент ей казалось, что искры в ее глазах сейчас превратятся в огромные звезды, которые, наконец, затмят небосвод и всю планету.

В детском садике ей когда-то сказали, что мальчики очень регламентированы. Она теперь это хорошо знала. Если она вдруг меняла маршрут, или вела себя не так как обычно, он отчаянно ревел и выл, всем своим видом заявляя, что такой трагедии он не потерпит никогда. Вот поворот – направо, здесь он обычно слезает с санок, и они идут пешком. При этом он мужественно тянет эти санки на себе – а потом ставит их снова в снег и – садится.

– Сколько времени? – спросила она сына.

Он равнодушно обернулся к ней, снял варежку и показал указательный палец. Так его в прошлом году научили в детской саду.

– Не год, а два тебе годика! – закричала она, ощущая адскую боль в животе, руке, обоих ногах, а потом подняла санки вместе с ним и усилием воли перенесла их через некстати образовавшиеся дыры в асфальте.

Их всегда обгоняли машины. Сегодня, правда, был понедельник, поэтому сзади ехал пьяный трактор, который то прибавлял скорость, то убавлял, так, что ей казалось, сердце выскочит к чертовой матери, и сына некому будет водить в детский сад. У самого поворота направо, он вдруг встрепенулся и всем своим видом давая понять, что он все-таки мужчина – снова выпрыгнул из санок и со словами «я сам-сам»! потащил их прямо на проезжую часть, да так решительно, что даже трактор сзади, похоже, испугался и заглушил мотор, в ожидании, что же будет.