Легкое пламя. Триллер для двоих

Вышла. Закрыла за собой дверь. Вернулась. Открыла дверь, снова – закрыла. Вспомнила Ирину. Она бы сейчас что-нибудь придумала. Подмешала бы что-нибудь ей, Маше – в пиво, и Кирилл бы ее, Машу, остановил, не пустил. Маша вдруг засомневалась, стоило ли ей идти к Славке. Вздрогнула, как будто пыталась оживить в себе чувства. Все равно он – женат, все равно – она не сможет быть счастливой после стольких лет. Все равно….

Он стоял у стойки. Маша обходила зал, медленно, чеканя шаг, как будто танцевала чечетку, а потом пошла быстрее, совсем быстро, в такт музыке. Засыпающий конферансье играл джаз. Маша резко остановилась и села за столик. Посмотрела в иллюминатор: перламутровое море было уже почти черным, ядовитым. Пойти к Кириллу и все рассказать? Уйти и никогда не возвращаться? Ну, не могла же она просто взять и выпрыгнуть в воду?

– Надо что-то выпить, – сказал он и нагнулся над Машей, как когда-то в детстве делала она сама, когда он чинил велосипед, а она отмахивала от него назойливых комаров.

Выпили. Спустились в каюту. Маша хотела спросить, был ли он все это время в Чечне, служил ли, хотела сказать, что Кирилл – там не был. Она прекрасно понимала, что и то, и другое были выдуманными историями, что никакого благородства особого в нем, может быть, и не было, что это все – блажь, сиюминутное настроение. Она силилась придумать бесконечные подвиги, которые он совершал за время их разлуки, медали, которые он прятал в каюте, детей, которых он спас пока они не виделись. Он смотрел на нее своими чистыми голубыми глазами, и она, как когда-то давно, снова в них тонула. Ноги подкосились, и стало опять – на мгновение – невесомо, а потом снова – ужасно тяжело.

Искал тебя, писал. Приезжал. Узнал, что ты с Кириллом. Не знаю, почему так. Хотел. Переехал из Юрмалы в Москву почти сразу. Нет, не поступил. Ничего особенного про войну. Молодые не боятся смерти. Им нечего терять. А ты, вот, теперь, боишься, ведь, так? В Москве? Проходил сборы. В Чечне? Был. Два года. Получил ранение, подорвался на мине. За это. Младшего лейтенанта дали. Одноклассники погибли, кроме двоих. Обычно. Уехал на север, подрабатывал. Потом – в Польшу. Жалею, что не сделал карьеру. Смешно? Вернулся и жил в Вологде, работал на заводе химиком. Тогда ведь не платили, ты помнишь, давали паек. Достиг. Много знаю о химическом оружии. Убивает не сразу, а через неделю. На этом не зарабатывал, кстати, никогда. В Латвию не вернулся.

Слегка прихрамывая (упал с крыши, которую чинил, а у нее муж на машине только что разбился насмерть, а я и пожалел), он поднялся, неловко согнулся и подлил себе еще рому из бутылки. На Машу посмотрел уверенно, и как тогда, давно – прямо в глаза. Такого быть не могло, но было, и Славка был – такой же точно, открытый, неуверенный в себе, добрый, и совсем-совсем – несчастный, как будто жизнь его обманула, унизила, но он этого так и не знал, не понял, не заметил. Гордый, как прежде. Маша гладила его русые волосы и плакала. В пять утра она вышла в коридор из его каюты и закрыла за собой дверь.

На следующий день, как ни в чем не бывало, она вышла из каюты и отправилась с Кириллом на завтрак. Славки не было. Маша как будто одеревенела. Самое страшно было то, что она теперь чувствовала его, Славкино присутствие. Как будто грудь вросла в него. Вот в этот самый момент она знала, что он где-то сидит и пьет виски. Ей казалось, что она даже могла с точностью сказать, в какой части парома это было. Стало немного жутко, не по себе. Ей хотелось как-то распрощаться с Кириллом, хотя бы на секунду. Она не собиралась уходить, искать Славку, не собиралась ни с кем ссориться, что-то выяснять или рассказывать, но она должна была хоть на мгновение остаться одна, чтобы вновь, хотя бы представить его присутствие рядом, его тепло. День прошел как каторга на каких-то теплых островах, где одновременно включили весь возможный в мире свет и одновременно утеплили атмосферу до ста градусов по Цельсию. Кирилл отчаянно рассказывал о том, что именно он должен успеть сделать в Хельсинки, и Маша покорно следовала за ним, пытаясь сообразить, каким образом она могла отделаться от этого ощущения Славкиного присутствия, чтобы совершенно не сойти с ума, то есть выдержать то время, которое оставалось до возвращения на паром.