Легкое поведение

Они уже подходили к воротам, когда ему на плечо легла чья-то легкая рука и нежный голос прошептал на ухо:

— Дорогой. Я так ждала тебя. Они все мне надоели. А… полковник Дюма, — добавила Мэй с милой улыбкой, — как приятно снова вас увидеть.

Моррисону почему-то вспомнился фокусник с птицами, которого он видел в Пекине, на улице Люличан. Мэй тоже была фокусницей, дрессировщицей с шестом, которая свистом заставляла своих птиц взлетать, кружить в воздухе и возвращаться по команде. Боулз! Голдсуорт! Иган! Цеппелин! Джек-черт-тебя-дери-Лондон! И не забудем про жениха! Дантист! Уилли Вандербильт-младший! И далее по списку. Ну и я, разумеется. Ее мастерству тот птичник с Люличана мог бы позавидовать. У того было всего три птицы в воздухе. А она играла с целой стаей.

Дантист. Он ведь договорился о приеме у британского дантиста. Приятно было сознавать, что некоторые виды боли поддаются излечению.

Моррисон в унынии вернулся к Блантам на ужин. Среди гостей в тот вечер был лорд Роберт Бредон — зять главного инспектора таможни Харта, отец милой Джульет и муж ветреной леди Бредон. Лорд Бредон, он же председатель шанхайского конного клуба, мужского клуба и общества Святого Патрика, числился у Моррисона в списке самых больших зануд, в этом смысле он даже превосходил Мензиса, в котором можно было найти хотя бы что-то подкупающее. Бредон говорил без умолку, хвастаясь своими многочисленными наградами и достижениями. С его слов выходило, что именно он приложил руку к подписанию нескольких важных дипломатических договоров. Чертов пустозвон. Надеюсь, леди Бредон предохраняется от сифилиса.

Разговор перешел на другую тему, когда все тот же Бредон сделал для себя удивительное открытие: оказывается, он ел «мильфей» с десертной тарелки, украшенной его монограммой.

— Я тысячу раз предупреждала повара, — смущенно извинилась миссис Блант.

Это было одной из особенностей жизни в иностранных поселениях, и все об этом знали: слуги постоянно одалживали соседскую посуду, и гости частенько обнаруживали, что едят из собственных тарелок. Моррисон усматривал в этом идеальную метафору кровосмешения, в котором все они варились: он, Цеппелин, Мартин Иган и бог знает сколько еще других, отхлебывающих по кругу из драгоценной чаши.

В тот вечер Моррисон отправился в постель с приложенным к челюсти ледяным компрессом и новым романом Редьярда Киплинга «Ким». Он затерялся в мире молодого ирландца, осевшего в Индии с ее бродячими обезьянами, коварными планами и британскими интригами. Случайная фраза вывела его из забытья: «Голос подсказал ему, что за жену он выбрал и чем она занимается в его отсутствие». Заложив страницу кожаной закладкой, он закрыл книгу и оставил ее на тумбочке. Нелепость. Я ведь еще ни на ком не женат. Они с Мэй были любовниками, в том смысле, что время от времени делили постель, и не более того. Он обманывал себя, когда думал, что это означает нечто большее.

Погасив лампу, Моррисон устроился на боку, но тут же перевернулся. Сон как рукой сняло. Он лежал на спине и смотрел в потолок. С улицы доносился звук бамбуковой трещотки ночного сторожа.

И тут его озарило. Какой же он идиот, болван, тупица… Молино был прав. Она будет вести себя, как привыкла, пока он не предпримет решительных действий. Ни одна женщина не является terra nullius [31], а уж карта Мэй хорошо прорисована. И требовался мужчина, достаточно решительный, чтобы не только исследовать эту землю, но и завоевать ее. Очевидность этой истины пронзила его острой болью. Да, возможно, Мэй и была центром мужского внимания на скачках, но ведь ушла она не с кем-то, а именно с ним.

Он спрыгнул с кровати и сел за письмо. Ему нужно было многое сказать ей, а она должна была это услышать. Речь шла о будущем счастье, стабильности и безопасности, в чем они оба нуждались. Нуждались или хотели? Он скомкал лист и принялся писать заново. Было еще несколько неудачных попыток, но наконец, как ему показалось, он нашел правильные слова.

Он вернулся в постель и провалился в тревожный сон. Ему снились лорд Бредон и заимствованная посуда.

Глава, в которой Моррисон находит золотую жилу и торгуется за мир, процветание, долголетие, счастье и здоровье

Благодаря умным вложениям у Моррисона за душой был некоторый капитал. Когда он был с парижской гризеткой Ноэль, Пепитой и своим калькуттским ангелом Мэри, его финансы, хотя и скудные, вполне соответствовали ожиданиям любовниц, если не превосходили их. Богатство Мэй и ее расточительность в тратах ставили его в весьма затруднительное положение. «Тем и хороши наследницы, — сказал однажды Дюма, — что они могут сами себя содержать». Возможно, в долгосрочной перспективе так оно и было. Но, если речь шла о том, чтобы действовать сейчас и немедленно, требовался определенный уровень достатка.

Он отослал письмо с Куаном, а сам отправился в банк.

— Одна тысяча?