Легкое поведение

— Тебе повезло, что Генри Джеймс такой хороший писатель. Девушка может заскучать, если ее заставляют так долго ждать. О, дорогой, это всего лишь шутка. Иди сюда.

Мэй протянула ему руку в перчатке. Он прижался губами к душистому атласу. Запах французских духов с нотками инжира щекотал нос. Достав из кармана браслет, он защелкнул его на запястье поверх перчатки. Она повертела рукой, разглядывая подарок со всех сторон:

— Эрнест, это просто чудо!

— Как и его хозяйка, — неуклюже ответил Моррисон. Комплименты всегда давались ему с трудом. Он завидовал мужчинам, которые умели польстить женщине, — впрочем, завидовал не настолько, чтобы пытаться подражать им. И все-таки в этот особенный день ему явно не хватало таких навыков, тем более что Мэй, всегда уделявшая большое внимание своим туалетам, сегодня была на редкость хороша в изысканном лилово-кремовом платье, которое, как он не преминул отметить, возводило ее красоту в совершенство.

— Красиво, — добавил он. В его словарном запасе, изобиловавшем военно-политическими терминами, было до обидного мало эпитетов для женской моды. — Потрясающе… красиво.

Как-то в разговоре она обмолвилась, что единственным мужчиной из всех ее знакомых, кто мог оценить вкус женщины в одежде, был ее парикмахер, Строжинский. Выходец из Восточной Европы, Строжинский носил корсеты, красил губы и щеки и грациозно, словно девушка, пританцовывал вокруг женской головки, подстригая, укладывая, завивая локоны. Ее мать высказывала опасение, что Строжинский гомосексуалист, шепотом произнося новое для нее слово. Мэй это ничуть не смущало. Она обожала Строжинского. И не только за то, что он был самым модным парикмахером на всем Калифорнийском побережье, а скорее потому, что Строжинский всегда замечал, как одета дама, и понимал в моде.

Моррисон угадывал в ее взгляде ожидание, но не мог соперничать с денди-извращенцем и даже не хотел пытаться. Он подозвал официанта и заказал устрицы с шампанским. Мэй завела непринужденный разговор о погоде, еде и каких-то постояльцах отеля, пока Моррисон не выдержал, осознав, что больше не может ждать ни минуты.

— Мэйзи, ты получила мое письмо?

— Да, получила, спасибо тебе. — Она продолжала играть с подвесками браслета.

— И?.. Ты обдумала мое предложение? — Слова вылетали из его уст, словно снаряды из пушки. Сознавая, что, вероятно, ему следует пасть на одно колено, ибо так делают предложение, он сидел как пригвожденный.

— О милый, — загадочно произнесла она, — у нас еще будет столько времени, чтобы поговорить об этом.

— Может быть, и нет, — упавшим голосом ответил он.

— Почему?

Разговор утратил романтический налет.

— Мой коллега Лайонел Джеймс. Он попал в неприятную историю.

— В самом деле? — Ее глаза зажглись любопытством. — И кто же она?

— Не в этом смысле. — Ему совсем не хотелось обсуждать затруднительное положение Лайонела Джеймса. Тем более что его положение было не лучше.

— Какое разочарование! — надула губки Мэй. — В мире столько неприятностей, и среди них так мало интригующих. Я так понимаю, мне снова придется проводить тебя в Вэйхайвэй. В таком случае, я могу вернуться в Тяньцзинь. Мне уже наскучил Шанхай.

— Мэйзи. — Он взял ее за руку и собрался с духом. — Ты примешь мое предложение?

И тут явился официант с устрицами. Безразличный к чужой драме, он принялся суетиться, сервируя стол.

Момент был упущен.

Высвободив руку, она расстегнула пуговицы на перчатках. Ловкими, натренированными движениями закатала рукава и, схватив раковину с устрицей, отправила моллюска в рот. Моррисону оставалось лишь недоумевать, то ли он сделал предложение, то ли ему это приснилось.

— Вкуснота. — Мэй промокнула рот салфеткой. — Тебе придется смириться, милый. — Она вздохнула. — Я тоже тебя люблю. Но не думаю, что нам с тобой нужно связывать себя узами Гименея. Так что нет, я не могу выйти за тебя замуж.

Моррисон опешил:

— Могу я спросить, почему?

— Потому что я люблю тебя.

— Мэйзи, ты сама себе противоречишь. Ведь обычно любовь — единственная причина для того, чтобы сказать «да».

— Я думала об этом. Ты не будешь счастлив со мной. Я притягиваю сплетни, как подол юбки грязь. Как только испарится первый романтический флер, ты захочешь изменить меня, приручить, сделать из меня жену, которую можно, не опасаясь скандала приводить на скачки или домой к своей матери.

В ее словах была своя правда, пусть даже болезненная для него.

— Но я люблю тебя. — Он заставил себя проявить твердость. — Я чувствую, что за твоим отказом стоит что-то другое. Прошу тебя, скажи.

Мэй на мгновение закрыла глаза. Когда она снова посмотрела на него, Моррисон уловил в ее взгляде печаль.

— Помнишь, я рассказывала тебе про Джона Уэсли Гейнса, конгрессмена?

— Помню. — Он напрягся.

Ее голос опустился почти до шепота:

— Тебе не понравится то, что я скажу. Я была беременна от Джона Уэсли.

Моррисон почувствовал, что ему стало трудно дышать. Он отложил вилку:

— И что ты сделала?

— Что я могла сделать? Прибегла к французскому зелью.