ЛЕГО

Час спустя свершился погребальный обряд. У качаков он прост. Янкель привязал к наряженному в самый лучший кафтан мертвецу камень, да спихнул с лодки в море, сказавши вместо напутствия: «Хорошая смерть, быстрая. Дай бог всякому». Аспид печально повыл. Мавка же вынула из уха золотую сережку, кинула в воду. Серьги ей подарил Керим, и вторую она оставила до тех пор, пока не отомстит — этот обычай она переняла у цыганок.

— Брось, — сказал жидовин, понявший смысл сего ритуала. — Нам бы казну вернуть, и уплывем отсюда навсегда. Скверное место. Поищем сбытчиков в Ростове, я там знаю дельных людей.

— И отомщу, и казну верну, — молвила девушка сквозь стиснутые зубы. — Я зря не обещаю, ты меня знаешь.

* * *

Ничто того не предвещало, но, пробудившись пополудни, Мавка увидела, что после ночной грозы мир волшебно переменился. Тучи умчались прочь, ветер почти стих, в небе сияло безмятежное светило, пели скворцы и жаворонки. День блистал и блаженно жмурился, голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул в неге.

Но на душе у девушки гроза все еще бушевала, чувства были мрачны, а помыслы черны. Не дотронувшись до завтрака, приготовленного заботливым Янкелем, она сунула под свой вышитый фартук острый турецкий бычáк, спустилась в челн и вскоре уже заняла место, обдуманное накануне — села на прóклятом кладбище, средь бурьянов, на треснутое татарское надгробье. Мимо пролегала единственная дорога, связывавшая прибрежную слободу с внешним миром. Куда бы ни отправился на своей каурой лошади убийца Керима, он не мог миновать сего пункта.

Покойный пейзаж, озаряемый жарким солнцем и озвучаемый стрекотанием цикад, не умирил Мавкиного сердца. Она курила трубку, вспоминала бедного Керима, которого все же любила, насколько была способна любить ее непробужденная душа. Отмстить тому, кто лишил жизни коханого, казалось девушке самым справедливым делом на свете. Мир, который ее взрастил, был прост, и всё в нем было просто. Там до конца стояли за своих и ни во что не ставили чужих; там на добро отвечали благодарностью, а на удар ударом. Одно только смущало для Мавки эту ясную и несомненную картину. Она вспоминала лицо пригожего пана, и чуяла, что убить его будет трудно. Рука, сжимавшая рукоять кривого ножа, будто налилась свинцом. Отчего так, девушка не понимала сама, то-то ее и бередило.

Долго ль она так просидела, не знала и сама Мавка. Солнце медленно совершало свой обычный путь по небу, по дороге несколько раз проехали телеги, но девушка пригибалась, и никто ее не заметил.

Вдруг ее голубые глаза сверкнули и сузились. Со стороны Тамани приближался всадник, которого Мавка сразу узнала по каурому коню. Она села на видное место, поправила красную юбку и синий платок, а бычак стиснула покрепче. Что конный, завидев ее, остановится и вступит в разговор, красавица не сомневалась. Она знала свою власть над мужчинами. Не бывало еще, чтоб хоть единый Адамов сын, если в нем есть капля мужского, проехал мимо такой красавицы, не попытавшись завязать с ней разговор.

Верховой приближался. Он ехал, опустив голову, погруженный в думы, и видно думы были приятны — на устах играла улыбка. «Убил, а улыбается, — подумала Мавка. — Погоди же! Последнее, что ты услышишь, издыхая, — мой смех».

Сидящую на могильном камне девушку обреченный не замечал, и она уж хотела сама его окликнуть, но тут вскинулась каурая, внезапно увидев чужого. Как видно, лошадь еще не успокоилась после ночных страхов.

Пан оборотился на Мавку, и воздействие ее красоты было всегдашнее — он уже не мог оторвать взгляда.

— Куда, пан, едешь? — спросила она. Надо было, чтоб он спешился и подошел близко.

При свете яркого дня, вблизи, Керимов убийца оказался до того хорош, что и Мавке отводить взор от чеканного лица не хотелось. Волосы у него были светлые, глаза синие, в углах губ две насмешливые морщинки.

— Ты цыганка?

Давеча со своим слугой барин говорил на непонятном языке, и Мавка решила, что он чужестранец, но спрошено было на чистом русском.

— Я — это я, — отвечала она, уже зная, что рыба на крючке и не сорвется.

И верно. Он спрыгнул на землю и встал прямо перед нею. Меж ними оставалось два шага — лишь они отделяли пана от гибели.

Жаль стало Мавке обрывать эту молодую жизнь. Виноват ли царевич Крижан, что оказался помехой для качаков, да и Керима он застрелил без умысла, шальною пулей. А всё же кровь товарища требовала отмщения, иначе не видать на том свете покоя бедной Керимовой душе, и без того пропащей.

Прикидывая, как бы подманить пана еще ближе, Мавка вела с ним пустой разговор.

«Как тебя зовут?» — спросил пан. «Смотря кто позовет», — бездумно молвила она. Он говорил что-то еще, и она отвечала, даже смеялась, но слова сходили будто сами собой. Сердце билось так часто, что мысли путались, а по коже бегали ознобные мурашки.

Наконец Мавка придумала.

— Покуришь? — спросила она, протягивая свою трубку, еще хранившую тепло ее губ. Какой мужчина откажется? Это ведь почти как поцелуй.

Не отказался и пан.