Лейла. По ту сторону Босфора

Лейла наблюдала, как солнечный свет заливает сад. Еще никогда цветы не казались ей такими красочными, а Босфор — таким пронзительно синим. Природа словно издевалась над Селимом, чей мир навсегда стал мрачным и бесцветным. У Лейлы сжималось сердце. Ей было жаль мужа, жаль саму себя за то, что приговорена удовлетворять прихоти инвалида, который принимает в штыки малейшее возражение. Что касается Нилюфер, то она боялась досадить мужу и бродила по дому, как призрак.

— Я останусь здесь, — настаивал Селим, стуча тростью по полу беседки.

После покушения он заметно осунулся. Следы ожогов на теле сошли, но след от осколка на щеке останется навсегда. С момента возвращения из Берлина Лейла вела ежедневные битвы с упрямым мужем. Супруги провели целый месяц в немецкой столице в ожидании, пока зарубцуются раны.

Когда хирург сообщил Селиму новость, тот замкнулся в себе. Единственным желанием секретаря было как можно быстрее вернуться домой. Он решил покончить с собой. Лейла строго следила за ним в течение нескольких недель, терпела его оскорбления и удары, которые он наносил, когда отбивался, опасаясь неизвестно чего. По ночам он рыдал от гнева и беспомощности. Свекровь была убита горем, поэтому молодая женщина сама занялась организацией жизни в доме, и все постепенно пошло как по маслу. По негласному приказу Лейлы хозяин не должен был оставаться один. Ни на минуту. Она наняла широкоплечего лаза — то ли для защиты Селима от окружающих, то ли от самого себя. Бироль являл собой красочный образ: черная туника, сапоги горца, кинжал на поясе. Лицо украшали пышные усы. Его преданность и терпение успокаивали Селима. Лейла не теряла надежду, что однажды муж все-таки решится проехаться по городу вместе со своим телохранителем. Надежда на подобие возвращения к нормальной жизни.

Споры супругов становились все резче и язвительней. Больше двух месяцев она терпела длинную и скучную череду жалоб мужа. Ее жизнь стала, как шагреневая кожа. После того как она испробовала вино свободы в Ангоре и Берлине, Лейле казалось, что она задыхается. К счастью, писательская деятельность стала для нее спасением. Многочисленные письма читателей, которые ей пересылал главный редактор, говорили о ее возрастающей популярности. Опустив плечи, она глубоко вздохнула.

— Что-то не так? — вдруг спросил Селим, который теперь реагировал на малейший звук.

— Нет. Просто я устала.

— Я тоже! У меня и так достаточно забот, а ты ищешь причины, чтобы мне досадить.

— Это было всего-навсего предложение! — взорвалась она. — Я думала, что недолгое пребывание в йали пойдет тебе на пользу.

— Я только начал ориентироваться в доме, а ты хочешь лишить меня этого, — взбесился Селим. — Это глупо! Ты определенно ничего не понимаешь!

Задетая, она поджала губы.

— Селим, ты несправедлив. Я забочусь о тебе и стараюсь изо всех сил. Как, впрочем, и все домочадцы. Ты не мог бы выразить хоть немного признательности, хотя бы раз?

— И что потом? Здесь я — слепой, а не вы! Но я могу уменьшить твои страдания и согласиться на развод, если мое присутствие для тебя невыносимо. В любом случае, ты ведь именно этого хотела, не так ли?

Он скреб пол тростью.

— Я знаю, как ты меня смотришь, — продолжил он, махнув рукой в ее сторону. — Я это чувствую. Я не хочу твоей жалости, Лейла, ты меня слышишь? Я потерял зрение, но не гордость. Убирайся! Я возвращаю тебе свободу. Делай с ней, что хочешь!

Он споткнулся, подойдя к трем небольшим ступенькам. Лейла инстинктивно протянула руку, чтобы его удержать, но Селим ухватился за поручни. Он выпустил трость, затем отыскал ее наощупь. Лейла знала, что не должна вмешиваться. Это только все ухудшит. Из тени вынырнул Бироль и поспешил на помощь хозяину. Селим двигался неуверенно, его тощая фигура казалась совсем хрупкой по сравнению с великаном лазом. Молодая женщина дождалась, пока они исчезнут в конце дорожки, и разразилась рыданиями.

Лейла горько плакала, лежа на подушках. Разве она могла догадаться, что это будет настолько больно и обидно? День за днем, час за часом. Она жила в страхе услышать резкое замечание, стать объектом беспричинной злобы мужа. Разделяла с Селимом унижение, когда он натыкался на диван или переворачивал еду. Читала ему книги, когда он страдал бессонницей. Он был весь усыпан синяками и ссадинами и полностью зависел от нее, даже если и отрицал это. Он теперь был жертвой и мог все себе позволить. А Лейла не имела возможности сосредоточиться ни на чем другом.

Запах табака сообщил о чьем-то присутствии. Она выпрямилась. Внизу, у ступенек стоял Луи Гардель, потрясенный тем, что застал ее в таком жалком состоянии. Он на мгновение заколебался, но затем присел рядом. Лейла утирала слезы, и он извинился, что не может предложить ей носовой платок.

— Лучше сигарету, — сказала она.

Луи дал ей время прийти в себя. При первой встрече она показалась ему высокомерной и загадочной. Теперь они беседовали с дружеской фамильярностью.