Лейли и Меджнун

Кто рассказал о ночи роковой,
Украсил так рассказ печальный свой:

Увидели родные на заре,
Что Кайс опять не спал в своем шатре,

И вороты порвали на себе,
Взмолились небу о его судьбе.

Отец, рыдая, утешает мать,
Велит людей на поиски послать.

И люди, наконец, следы нашли:
Вели следы к становищу Лейли.

И люди в стан пришли по тем следам
И новые следы открыли там:

Одни — глубоко вдавлены в песок,
Как будто путник тяжкий вьюк волок,

Другие — как создания пера,
Как будто пери здесь прошла вчера,

А третьи — в глушь пустынную ведут,
Возникнут вдруг и снова пропадут…

И люди в глушь пустынную пошли,
Песчаный холм увидели вдали.

Приблизились, разрыли… о творец!
Там Кайс лежал, недвижный, как мертвец.

Пустынный вихрь песком его занес!
Тут хлынули из глаз потоки слез:

«Убит, — один другому говорит, —
Убийцею тайком в песок зарыт».

И светлый мир им показался пуст…
Вдруг слышат: вылетает вздох из уст.

«О небеса! Он жив, он жив еще!»
Один из них взял Кайса на плечо,

И люди тронулись в обратный путь…
Разорвалась родительская грудь,

Когда больной вернулся в отчий дом!
Но Кайс, придя в сознание с трудом,

Не знал, как объяснить поступок свой,
Стоял с опущенною головой.

Обрушились упреки на него,
Во всем нашли пороки у него.

Один сказал: «Тебя сломила страсть?»
Другой: «Ты страстью насладился всласть?»

А третий: «Будь сильней, сломи ее!»
И что ни слово — острое копье,

Вонзились в сердце резкие слова,
Осыпана камнями голова —

Невидимою грудою камней:
Невидимые, бьют они больней!

Один сказал: «Наставить должно ум».
Другой: «Избавить от опасных дум».

А третий: «На ноги наденьте цепь!»
Но Кайс молчал, вперяя взоры в степь.

Мечтал он, чтобы день короче стал,
Он с нетерпеньем темной ночи ждал,

И только звезды стали высыпать,
Он к племени Лейли пошел опять.

Опять родители к его шатру
Направились поспешно поутру,

Опять его нашли в степной глуши,
И был сильней недуг его души.

Опять слова — острей змеиных жал…
А ночь пришла — опять он убежал.

И поняли родители тогда:
У них — непоправимая беда.

Слова напрасны: кто безумен, тот
Безумным слово разума сочтет.

Собрали знахарей и лекарей —
И колдунов, чтоб вылечить скорей.

Росло в дому советчиков число, —
Безумие любви быстрей росло,

Недуг страдальца был неисцелим…
И дети бегать начали за ним,

И вот Меджнуном прозван с юных лет.
«Меджнун! Меджнун!» — ему неслось вослед.

Но что ему, сошедшему с тропы,
Презрительные прозвища толпы,

Когда в глухое впал он забытье,
Когда он имя позабыл свое,

Народа своего, своей земли, —
Одно лишь имя помнил он: Лейли!

Когда: «Лейли» — он голос поднимал,
Меджнун пред ними — каждый понимал.

Он шел по вечерам и по утрам
К становищу Лейли, к ее шатрам,

Чтоб воздух племени ее вдохнуть,
И камнем ударял себя он в грудь.

Влачил вокруг шатров страданья цепь,
А прогоняли — возвращался в степь.