Лейли и Меджнун

Лейли — игрушка в чьей-то злой игре
Была рабыней в собственном шатре.

Единственного друга лишена,
Неведеньем измучена, она,

Став пленницей судьбы, в ночи и днем
Грустила о возлюбленном своем.

Как дальше жить? Все нестерпимей ей
Тяжелый груз невидимых цепей.

Супруг в ночи бессонной до утра
Глаз не спускал с заветного шатра.

Страшился одного, что вдруг жена
Сбежит в кумирню, от любви пьяна.

Весь день он ей старался услужить,
Подарками и лаской ублажить.

Напрасно он старался, каждый раз —
В глазах Лейли презрительный отказ.

Однажды ночь темней других была,
И возле меда не вилась пчела.

В полночном мраке видеть не могли,
Как ускользнула из шатра Лейли.

И встала на скрещенье тех дорог,
Где соглядатай подстеречь не мог.

«Прохожий попадется здесь, бог даст,
И о любимом вести передаст».

Так и случилось… Странник вдруг возник —
Услужливый и ласковый старик.

На Хызра старец походил во всем, —
Он для заблудших был проводником.

Игрушка рока, пленница невзгод
Его спросила: «Мудрый звездочет,

Ты много знаешь, всюду побывал,
Неужто ты Меджнуна не видал?»

Ответил добрый старец: «О луна,
Юсуф в колодце, где вода темна.

И в сердце у него бушует шквал —
Ведь лунный свет затмился и пропал.

Знай, по кочевьям он бредет в пыли…
„Лейли, — взывает он, и вновь: — Лейли!“

Тоскливый вопль сопровождает шаг:
„Лейли, Лейли!“ — звучит во всех ушах.

Он одичал, как зверь бредет во мгле,
Не помышляя о добре и зле».

И от рыданий стан Лейли прямой
Согнулся долу, как тростник речной.

С ее очей, мерцавших, как нарцисс,
Агаты слез на щеки полились.

Воскликнула она: «Вини меня,
Из-за меня затмилось солнце дня!

Я, как Меджнун, с бедой обручена,
Но между нами разница одна:

Он бродит там в нагорной вышине,
А я в колодце на глубинном дне».

И бусы сорвала, а жемчуга
Насыпала в ладони старика.

«Возьми, — сказала, — и пускайся в путь,
Найди страдальца, вместе с ним побудь.

Прийти хоть ненадолго умоли,
Чтоб светоч свой увидела Лейли.

Укрой его в укромном уголке
От любопытных взоров вдалеке.

Где будет он, — мне скажешь шепотком,
Чтоб я взглянула на него тайком.

И с полувзгляда сразу я пойму,
Любима ль я, нужна ль еще ему.

Быть может, он прочтет мне о любви
Газели вдохновенные свои.

Чтобы стихи распутать помогли
Узлы судьбы измученной Лейли».

И старец, жемчуга забрав без слов,
Покинул ту, что чище жемчугов.

С собой одежду взял, чтоб хоть слегка
Одеть полунагого бедняка.

Пустыню, горы из конца в конец —
Все обыскал рачительный гонец.

Нигде Меджнуна не найдя следов,
Отчаяться уже он был готов.

И наконец в ущелье, среди скал,
Простертого недвижно отыскал.

Вкруг хищники свирепые рычат.
Его оберегают, словно клад.

Меджнун вскочил, он рад был старику,
Как сосунок грудному молоку.

Прикрикнул на зверей, и звери вмиг
Уняли свой недружелюбный рык.

Тогда старик, одолевая страх,
К Меджнуну, торопясь, направил шаг.

Почтительный сперва отдав поклон,
С учтивой речью обратился он:

«О ты, подвижник истинной любви,
Пока любовь жива, и ты живи!

Лейли, чья совершенна красота,
Хранит любовь и в верности тверда.

Она, не видя блеск твоих очей,
Не внемля звуку ласковых речей,

Поверь, мечтает только об одном:
Наедине с тобой побыть вдвоем.

И ты, увидя светозарный лик,
С себя разлуки цепи сбросив вмиг,

Прочтешь газели дивные свои,
И вновь начнется празднество любви.

Растут там пальмы, и, вздымаясь ввысь,
Резные листья, как шатер, сплелись.

Под ними травы стелятся ковром,
Родник вскипает звонким серебром.

В уединенной заросли лесной
Ты встретишься с Лейли, с твоей весной!»

С поклоном старец, как волшебный джинн,
С одеждой новой развязал хурджин.

Меджнун, руководимый стариком,
Смиренья обвязался кушаком.

И, торопясь, последовал за ним…
Так, истомленный жаждой пилигрим

Стремится, нетерпением объят,
К тем берегам, где плещется Евфрат.

А вслед за ним, следя издалека,
Шли звери, словно верные войска.

На этот раз, умилосердясь, рок
Ему достичь желанного помог.

Под пальмой лег он, звери отошли,
И в нетерпенье начал ждать Лейли.

А старец встал неслышно у шатра
И прошептал: «Лейли, ступай, пора!»

Она рванулась птицей из тенет,
Спеша к тому, кто, изнывая, ждет.

Вдруг сердце у нее зашлось в груди, —
Лейли стоит, не в силах подойти.

И шепчет тихо старцу: «Как мне быть?
Я шагу дальше не могу ступить.

Пылает светоч мой таким огнем,
Что, ближе подойдя, я вспыхну в нем.

Я чувствую, что гибель мне грозит —
Любовь грехопаденья не простит.

Возвышенная книга мне дана, —
Грехом не запятнаю письмена,

Чтоб от стыда не мучаться потом
И непорочной встать перед Судом.

Но если друг мой истинно влюблен
И совершенством духа наделен,

Запретную пускай оставит цель
И, удостоив нас, прочтет газель.

Из уст сладчайших будет суждено
Испить стихов пьянящее вино!»

Весну оставя, старец поспешил
К тому, кто ждал, уже лишенный сил.

Меджнун лежал под пальмою ничком
В беспамятстве глубоком и немом.

Над юношей склонясь, старик седой
Его обрызгал слезною водой.

Простертый на земле очнулся вдруг
И, увидав, что рядом добрый друг,

Он голосом, звенящим как свирель,
Запел печально дивную газель.