Лейли и Меджнун

«О, где ты, где? Ты чья? И где все мы?
Навек твои, бредем в объятьях тьмы.

Аллаху слава, — суждено нам петь
О том страданье, что нельзя терпеть.

Мы каемся, не совершив греха;
Дерюгу носим, разорвав меха.

Блаженный в горе дух наш окрылен,
Освобожденный от цепей времен.

Летучей мышью с солнцем подружась,
В воде мы тонем, жаждою томясь.

Мы — побежденной рати главари,
Слепого стали звать в поводыри.

Нас род отверг, а мы горды родней;
Кичился месяц тем, что был луной.

Не выйдет трюк, коль опьянен трюкач,
Без ног и без стремян несемся вскачь.

Тоскуя по тебе, влачимся вдаль,
Ты, только ты — и горе, и печаль.

Пусть мы живем неспешно в мире сем,
Но быстро мы в объятья тьмы уйдем.

Ты приказала: „От тоски умри!“
В слезах я умираю, о, смотри!

И если знак тобою будет дан,
Ударю я в предсмертный барабан.

Волков зимой страшат мороз и снег,
И потому столь тепел волчий мех.

Напрасно „Доброй ночи!“ мне желать, —
Ночь без тебя не может доброй стать.

Уходишь ты, явиться не успев:
Ты пожинаешь не окончив сев.

Одной душой мы были на беду,
Что ж наши души ныне не в ладу?

Я должен преступить земной порог,
Чтоб ты прийти ко мне нашла предлог.

Душа моя безмерный гнет влачит,
Избавь ее от бремени обид.

Она тоской истерзана в груди —
Мне поцелуем душу возроди!

Душа, не одержимая мечтой,
Пускай слетает с уст, как вздох пустой.

Твои уста сокровище таят:
Исток блаженства, вечной жизни клад.

Весь мир — твоя невольничья ладья,
Мы все — рабы, но всех смиренней я.

Любимая, ты есть, пусть не со мной,
Но ты живешь, и в этом смысл земной.

Коль в сердце я тебя не сберегу,
Пускай оно достанется врагу.

Мы — это я, одно мы существо,
Двоим достанет сердца одного!

Мое страдает в ранах и крови,
Отдай свое мне, милость прояви!

Ты — солнце, я горю в твоем огне,
С тобою я всей сутью бытия,

О, если бы найти такую нить,
Чтоб нас навек смогла соединить!

Где мы с тобой такой чекан найдем,
Чтоб отчеканить нас сумел вдвоем?

Мы сходны с миндалем в своей судьбе,
Два ядрышка в единой скорлупе.

Я без тебя — ничто, утратил лик, —
Упавший в грязь, изношенный чарыг.

С тобою я всей сутью бытия,
Что ты отвергнешь, отвергаю я.

Я изнурен, и сам смогу навряд
Себя на твой перечеканить лад.

Мой бедный разум ослабел от бед,
Мне даже думать о тебе не след.

Душа моя, как тонкий лист, дрожит.
Она не мне — тебе принадлежит.

Собаки бродят у твоих шатров,
Я — пес бродячий, потерявший кров.

Возьми меня, определи в псари,
Вели мне: „За собаками смотри!“

Знай: звери есть, что пострашней собак,
Они подстерегают каждый шаг.

К чему мне блеск дирхемов золотых,
Мне родинки твои дороже их.

За родинку манящую одну,
Всю отдал бы звенящую казну.

Дождь плачет, чтобы весны расцвели;
Меджнун льет слезы о своей Лейли.

Луна моя, твой ярок ореол,
И от него свой свет Меджнун обрел,

Следят индусы за шатром твоим,
Меджнун средь них, но он для глаз незрим.

Я — опьяненный страстью соловей,
Рыдающий над розою своей.

Рубины ищут люди в недрах скал,
Я драгоценность в сердце отыскал,

О мой аллах, чудесный миг пошли,
Пусть призовет меня моя Лейли.

И вспыхнет ночь, прозрачная, как день,
И мы уйдем под лиственную сень.

Ушко в ушко шептаться там начнем,
Наполнив чаши праздничным вином.

Тебя прижав к груди, как кеманчу,
В душе сберечь, как дивный лал, хочу.

Хмелея от нарциссов глаз твоих,
От гиацинтов локонов витых,

На пальцы их хотел бы навивать,
Нахмуренные бровки распрямлять.

И знать, что в лунном тающем дыму
Ты мне навек досталась одному.

И подбородок — округленный плод,
И взор стыдливый, и румяный рот

Ласкать хочу нежнее ветерка,
Сережек бремя вынув из ушка.

Слезами орошая твой касаб,
Стихи слагал бы, как влюбленный раб.

К твоим стопам повергнув целый сад,
Цветущих роз дурманный аромат,

В объятья заключив тебя свои,
Поведал бы о мытарствах любви.

Пока мы дышим, любим и живем,
Любимая, приди, зачем мы ждем?

Не будь фантомом средь пустынь глухих,
Стань чистой влагой на устах сухих!

Я жажду, и душа изнемогла:
Она в груди, как зернышко, мала.

Ты зернышка надежды не дала,
Но кровь мою харварами лила.

Я горем пьян не по своей вине,
Ты отказала в райском мне вине.

Но праведным в раю разрешено
Пить в небесах священное вино».

И страстотерпец, мученик судьбы
В пустыню устремил своя стопы.

А та, чья с кипарисом схожа стать,
В шатер печально возвратилась вспять.