Лейтенант Белозор

Двери отворились, и капитан garde-cote[77] Монтань-Люссак влетел на цыпочках в комнату. Он был человечек лет тридцати пяти от роду и вершков тридцати пяти от полу, с кроликовыми глазами, с совиным носом и с настоящею французскою самоуверенностью. На нем был синий мундир с одним эполетом, и он подпирался шпажкою, которая, вместе с тонкими козьими ножками, делала его весьма похожим на треногую астролябию.

– Ma foi[78], – сказал он, раскланиваясь с видом благосклонности, – недаром говорят, что в рай претрудная дорога. Ваш фламгауз, mon bon monsieur Sarvesan[79], – настоящий рай Магометов, потому что одна mademoiselle[80] Жанни стоит всех гурий вместе, – и с этим словом он так махнул мокрою шляпою, что брызги полетели кругом.

– Вы так любезны, капитан, – отвечала Жанни с лукавой улыбкой, вытирая платком платье, – что нет средств сухо принять ваши приветствия!

– Вы божественно снисходительны, мадемуазель Жанни, – возразил, охорашиваясь, француз, вовсе не замечая насмешки, – и я принес жертву вашей божественности – премиленький рисунок воротничка, – в нем вы покажетесь, как персик между листьями. А вам, madame Surver-sant, – сказал он, обращаясь к хозяйке, – выписал я рецепт, как сохранять в розовом варенье природный его цвет.

– Лучше бы научили вы средству сохранять ковры от мокроты, – отвечала она, с ужасом глядя на струю дождя, текущую со шляпы героя.

– Капитан – неизменный угодник дамский, – молвил хозяин, трепля его по плечу, – у него в кармане всегда найдется про них какая-нибудь игрушка и в голове запасный комплимент!

– Par la sainte barbe (клянусь пороховою каморою), – возразил капитан, вытягивая свой туго накрахмаленный воротник, – мое сердце готово всегда упасть к ногам прекрасных, а шпага – встретить неприятеля!

– Славно сказано, капитан, – только, видно, у вас сердце некрепко привязано, когда вы можете выкидывать его, как червонный туз; ну, а, кстати, о шпаге: много ли ей было работы пронзать и щупать тюки с запретными товарами?

– Я задавлен делами, vrai dieu[81], задавлен! – отвечал французик, зачесывая на обнаженный лоб скудные волосы.(tm) Ваши соотечественники, вместо благодарности нашему доброму императору за то, что он не столкнул Голландию в море, беспрестанно заводят по всем шинкам заговоры, а забияки русские и англичане того и жди, что нагрянут на берег! Знаете ли вы, что они затеяли тайную высадку, чтоб захватить крепость и порт, – безделица! К счастью, сударь, я своею проницательностью уничтожил их замыслы и спас город: злодеи были захвачены, – и в чем, как вы думаете? В ромовых бочонках, сударь, в ромовых бочонках!

– Вам должно воздвигнуть статую во весь рост на бочонке вместо подножия, – сказал, улыбаясь, хозяин.

– Этого мало, repp Sans-fer, Sans-ver-Sarrasin, извините, пожалуйте, я не в ладу с голландскими именами, – вообразите себе, что эти вандалы, англичане, эти враги человечества, то есть французов, собрались нас зажарить заживо, вместе с домами и кораблями, открыли в Лондоне подписку, наняли контрабандистов, чтоб ввести потихоньку зажигательные вещества в курительном табаке, в свечах, в колбасах, в копченых рыбах, даже в помадных банках, сударыня, даже в помадных банках; все каблуки французских генералов начинены были порохом: злодеи хотели поднять на воздух каждого из нас поодиночке…

– И вы опять открыли их?

– Mais cela va sans dire (это и без слов разумеется), под крыльями французского орла и до тех пор, покуда я охранитель берегов здешних, вы можете спать как за каменного стеною.

– Не угодно ли же гению-хранителю отведать нашего обеда? – сказал хозяин, наскучив его болтаньем, – суп и железо надо обрабатывать, покуда они горячи!

Таможенный храбрец жеманно подал свой локоть хозяйке, Виктор – дочери, а сухощавый Гензиус и шаровидный хозяин, как постный сочельник и сытное рождество, замкнули шествие.

Я думаю, известно всем и каждому, что бог отдал французам майорат любезности с дамами, по крайней мере Монтань-Люссак нисколько не сомневался, что он урожденный остроумец и непобедимый человек в искусстве нравиться. Правда, что переслащенные комплименты его подернулись уже мохом со времен Франциска I[82], но зато он отпускал их Жанни самым новым, хотя весьма смешным образом. Обо всем другом рубил он сплеча, не краснея, и между тем не забывал ни стакана, ни тарелки. Изгоняемая из желудка и головы его пустота разрешалась безмерным хвастовством.

– А каков наш маленький капрал? Soit dit sans vous deplaire (не во гнев вам будь сказано), – сказал он, качаясь на стуле. – С каждой почтою присылает он к нам ключи какой-нибудь столицы; нас ожидают уже в Петербурге, и тамошние дамы заказали тридцать тысяч пар башмаков для встречного бала! Что это за прелестная земля Московия, когда б вы знали! Рай, а не край.

– Вы разве были там? – спросил Виктор.