Лейтенант Бертрам

И в следующие два дня он много времени проводил в каюте, уча испанские слова. На палубу невозможно было выйти из-за дождя, а в наспех устроенной кают-компании капитан Бауридль с утра до вечера не отпускал от карточного стола обоих лейтенантов. Завильский радовался, когда ему удавалось обыграть капитана, но граф Штернекер играл невнимательно и непрерывно проигрывал. Ему тоже не везло в этом путешествии. Едва оправившись от морской болезни, он поскользнулся на гладкой от дождя палубе и поранил себе лицо и руки. Унтер-офицер с фельдшерским дипломом прижег йодом его ссадины и сделал перевязку. Когда граф появился в таком виде, Бауридль просиял.

— Великолепно! — воскликнул он. — Наш первый раненый! Вас надо немедля внести в наградной список, вы получите орден. Лейтенант, Штернекер, раненный в очередной войне за испанское наследство или как там ее на этот раз назовут…

Он поддразнивал графа, говоря, что в таком виде он произведет неизгладимое впечатление на дам в Севилье, и не давал Штернекеру покоя до тех пор, пока тот не пообещал вечером приготовить крюшон, на который пригласили и капитана корабля.

В этот вечер много было выпито. Капитан корабля рассказал, как он трижды прорывал английскую блокаду во время войны, а услышав, что отец Бертрама командовал подводной лодкой и погиб весной восемнадцатого года, втянул лейтенанта в долгий разговор о ведении войны на море. Капитан Бауридль в этот день пребывал в задумчивости и рассказал лишь несколько охотничьих историй.

Мало-помалу перешли к стишкам про хозяйку гостиницы, штурман знал несколько весьма соленых, но Завильский и его перещеголял. В конце концов у Бауридля от смеха по щекам потекли слезы.

— Стоп! — едва выговорил он, поскольку совсем задохся от хохота. — Стоп, стоп! Повторите-ка еще разок! «Был у хозяйки борт-механик…» До чего же здорово!

Он вытащил из жилетного кармана огрызок карандаша, попросил у Штернекера клочок бумаги и записал стишок. Завильский поднял свой курносый нос и, едва ворочая языком, сказал:

— Есть еще несколько вариантов, из жизни летчиков. Если господину капитану интересно… — И с совершенно серьезным лицом начал: — «Один командир эскадрильи…»

Капитан Бауридль поднял руку и заорал, что хватит уже этого свинства…

Крюшон подошел к концу, и расторопный Бауридль предложил разыграть на спичках бутылку коньяка. Он плутовал, как лошадиный барышник, но ничто ему не помогло, в результате он проиграл. И не скрывая своего неудовольствия, впал в меланхолию.

— Среди наших людей есть ефрейтор Венделин, отлично поет, пускай споет нам что-нибудь, — предложил он.

Капитан заметил, что люди уже давно спят, но Бауридль считал, что Венделин с удовольствием исполнит им песенку между двумя сновидениями. И поручил Бертраму привести Венделина. Так Бертрам впервые попал в помещение, предназначавшееся для унтер-офицеров и рядовых. Оно находилось за машинным отделением и было слишком тесным для двадцати человек. Некоторые спали на полу на соломенных матрацах, а остальные над ними, на подвесных койках. Не спали только двое. Они зажгли свечку и играли в шахматы.

— Да вы что, совсем спятили! — напустился на них Бертрам. — Хотите спалить нас всех вместе с посудиной?

Оба шахматиста вскочили и щелкнули каблуками.

— Где ефрейтор Венделин? — уже миролюбивее спросил Бертрам.

Тот, что был повыше, сделал шаг вперед.

— Хорошо, что вы еще не спите, — сказал Бертрам, радуясь, что не придется будить человека. — Вы не хотите подняться наверх и что-нибудь спеть?

— Слушаюсь! — отвечал Венделин.

— Погасите, по крайней мере, свечу и ступайте за мной! — опять уже кричал Бертрам.

Потом в прокуренной каюте ефрейтор Венделин пел для подвыпивших офицеров. Он пел «Том, рифмоплет», капитан Бауридль в упоении кивал головой. Затем последовали «Два гренадера». У ефрейтора Венделина и в самом деле был прекрасный голос. К тому же он был довольно музыкален и знал вкусы Бауридля. Капитан мурлыкал ему в такт и громко аплодировал. Он налил ефрейтору коньяку и потребовал третью песню. Венделин спел: «Достойней нету смерти, чем от руки врага!»

Теперь у капитана от умиления даже слезы навернулись.

— Вы настоящий артист, Венделин, — проговорил он. — Берегите свой голос — И налил ему еще коньяку. — А теперь: «Я ранил оленя в чаще лесной»! — приказал Бауридль.

Венделин запел. На этот раз Бауридль громко подпевал ему:

— «И как бы ни был я суров, любовь и мне знакома!»