Оставив пулемет хозяину, он озабоченно оглядел редкую цепь стрелков. Ища поддержки, усталый и почти отчаявшийся, оглянулся он на город, на парк. Но в этот миг на краю парка показался Альберт, справа и слева от него тоже бежали люди. Прибыло подкрепление. И разом отчаяния как не бывало, дыхание Георга выровнялось, и усталость сменилась сознанием своей силы. Он решил отогнать марокканцев, и не только потому, что видел: железнодорожная насыпь на берегу реки куда более удобная оборонительная позиция, но и потому, что просто жаждал мести. Георг вскочил, словно восстал из гроба, но прежде чем он успел отдать приказ, рядом с ним во весь рост встал Вальтер Ремшайд, а за ним и Хайни Готвальд.
— Вперед, на мавров! — кричали они. — На мавров!
Вместе со всей первой ротой и взводом Стефана они двинулись вперед, и на сей раз марокканцы дрогнули, впервые в этой войне они отступили, вернее, даже бросились наутек.
У железнодорожной насыпи Георг попытался остановить свою роту, он хотел занять здесь оборону, но люди буквально сломили его волю. Точно разъяренные волки неслись добровольцы вслед за марокканцами. Они перешли реку и на том берегу продолжали свой штурм. О, это был настоящий штурм. Они не падали наземь в поисках укрытия, не останавливались, чтобы выстрелить. Они мчались за убегающими марокканцами, которые были так ошеломлены, что им даже и в голову не пришло, добравшись до маленькой деревушки, то есть до своих исходных позиций, оказать сопротивление атакующим добровольцам. Они вскарабкались на грузовики, доставившие их утром на фронт, и укатили. Когда добровольцы подошли к краю деревни, они еще услышали шум моторов отъезжающих грузовиков, а затем вдруг воцарилась полная тишина. Они слышали теперь только свое тяжелое дыхание. И так внезапно был прерван их бег, что им почудилось, будто земля перестала вращаться и остановилась. В изумлении они переглядывались, ошарашенные озверелым выражением потных, грязных, красных от натуги лиц. Они едва узнавали друг друга.
Хайни Готвальд, тяжело дыша, прислонил голову к грубым камням какой-то стены. Хотел охладить лоб. Ему было уже за сорок, и от работы в шахте его легкие крепче не стали. Острая боль разрывала грудь. Кривоногий Вальтер Ремшайд положил ему на плечо свою руку с темными вздутыми венами. Он тоже тяжело дышал, но его морщинистое лицо от изнеможения стало как-то мягче.
— Хайни! — позвал он друга. — Ты только глянь, Хайни! — он указал на деревню, что была перед ними, на землю вокруг и, широко раскинув руки, засмеялся. Он родился в крестьянской семье.
Некоторые из добровольцев заходили в дома, а одна группа вместе с испанцами, присоединившимися к ним во время атаки, двинулась вверх по деревенской улице. Улица эта упиралась в каменный дом, беленный известью с добавкой синьки. Из этого дома еще стреляли. Противник не полностью оставил деревню. Уронив руки, стоял Георг у околицы, после того как отдал приказ очистить деревню от неприятеля и оцепить небесно-голубой дом в конце улицы. Это было все, на что он был сейчас способен, после того как совершил настоящую ошибку — переправился через реку.
— Нам следовало остановиться у реки! — крикнул он Хайну Зоммерванду, который шел ему навстречу с непокрытой головой, рыжие волосы так и светились. Но в глубине души Георг все же надеялся, что им удастся удержать деревню. Для этой надежды, собственно, не было оснований, но Георг никак не хотел с ней расстаться. Слишком заманчивой была мысль, что по французскому мосту за ним последует и вся бригада и счастливый исход этого боя станет залогом победы. И вновь Альберт Рубенс, уже вымотанный до предела, должен был собираться в путь. Конечно, Георг понимал, что марокканцы очень скоро попытаются отбить деревню, но никак не мог решиться сам сдать позиции, завоеванные ротой против его, Георга, воли.
А при этом стрельба в конце деревни стала яростнее, сопротивление врага, засевшего в голубом доме, сломить никак не удавалось.
Вальтер Ремшайд и его друг Хайни Готвальд, Флеминг, Пауль Крюгер, художник Эрнст Лилиенкрон и несколько испанцев, среди которых один был необычайно высок и красив, нашли удобное укрытие за церковной оградой напротив голубого дома. Стена была сложена из простых булыжников.
Даже когда раздался приказ окружить дом, они были все еще «в пылу удачи» и не думали ни о чем, кроме штурма. Яростный огонь из голубого дома их ошарашил.
В некотором смущении столпились они у стены, не зная толком, что же им делать. Двери церкви позади них стояли настежь. Оттуда веяло прохладой. Всем им хотелось поскорее покончить с делом, медлил только Флеминг. Но Пауль Крюгер нетерпеливо крикнул:
— Чего мы тут дожидаемся? Надо поторапливаться!