Лейтенант Бертрам

— Да оставь ты этого клоуна в покое! — отмахнулся Хартенек, разозлившись на Бертрама за то, что тот, вероятно, не принимал его всерьез.

— Я не шучу, — защищался Бертрам. — Честное слово. Разве тебе до сих пор не бросилось в глаза, что между затратами и результатом здесь, на юге, существует странная диспропорция. Предпринимаются отчаянные усилия, а получают в лучшем случае половину того, что хотели получить.

«Диспропорция между затратами и результатом», — отметил для себя Хартенек.

— Тут ты прав. Но это все-таки не объясняет ситуации. Ведь были же случаи, когда мы одерживали быстрые и легкие победы, например, под Малагой.

— Это не факт, — смеясь, воскликнул Бертрам. — Это не считается. По ту сторону фронта у нас были свои люди. Благодаря предательству победа сама шла к нам в руки.

Хартенек сомкнул веки, закрытые стеклами очков. Конечно, замечание Бертрама было справедливым. То, что он говорил, знал каждый, это было не ново. Но высказанное в этой связи замечание повлекло за собой целую цепочку умозаключений, которые привели к неожиданному выводу. Он вскочил и пожал удивленному Бертраму руку.

— Ты понимаешь, что ты только что сказал? — ликуя, воскликнул он. — Именно так. Только предательством это не назовешь. Речь идет о новом оружии. Хотя, пожалуй, оно не такое уж новое. Новым является его оперативное применение. — Он заметил, каким странным показалось Бертраму его волнение. Он снял очки, потер веки и повторил: — Нет, ты даже не подозреваешь, какую идею ты мне подбросил. Удивительно, как я сам до этого не додумался. В нашей теоретической подготовке есть прямо-таки зияющие пробелы. Мы в мельчайших тактических подробностях изучаем наполеоновские походы, а наши будущие генштабисты учат наизусть боевые приказы. А вот истинную механику, политическую подоплеку дела нам никто не раскрывает. О пятой колонне в наших книгах не сказано ни слова, и мы не замечаем главного. — В подтверждение собственных слов он закивал лысым, круглым черепом. — Да, так оно и есть. Вот ты говоришь: Малага сама далась нам в руки. Но подумай, что это значит. Нужно изнутри расшатать позиции противника, нужно внедриться в его ряды, нужно иметь у него своих сторонников. Нужно либо разложить его руководство, либо повлиять на массы. Если получится, можно попробовать оба способа. И никакой войны не будет. Тогда войска просто войдут в город. Но нельзя называть предательством то, что, сделавшись частью стратегии, превратилось в новое оружие.

— Если сказанное тобой верно, — возразил Бертрам, — а, признаюсь, звучит это весьма убедительно, то почему тогда это получилось только в Малаге и больше нигде?

— Но это же совершенно понятно! — с азартом воскликнул Хартенек. — Будем откровенны: непременным условием применения такой стратегии является определенная наивность противника. А люди, против которых мы здесь сражаемся, понимают идеологический характер теперешней войны. По крайней мере, коммунисты и эти интербригады знают, за что воюют. Они удерживают фронт железной дисциплиной и лозунгами и наводят порядок в тылу. Конечно, были у нас свои люди в Мадриде. Но Франко раззвонил о пятой колонне, тем самым выдав ее. Он назвал вещи своими именами. Красные были бы дураками, если бы после этого не прочесали как следует город. У них нет иллюзий. Они видят, какая идет игра. Это придает им силы. Недавно, — продолжал он, сев на место, — мне показали в штабе записную книжку взятого в плен солдата этих красных бригад. В ней был стишок со следующим припевом:

Мы сражаемся за Испанию,
Мы сражаемся за Францию,
Мы сражаемся за Англию,
Мы сражаемся за Германию,
Мы сражаемся за мир и за Советский Союз.

Хартенек старался с пафосом декламировать эти строки. Он качал круглой, выбритой головой, словно прислушиваясь к звучанию собственного голоса.

— Большой поэзией это не назовешь, — произнес Бертрам.

— Может быть, — согласился Хартенек, — зато политически, политически тут все, конечно, верно. — Хартенек был горд и счастлив, что ему удалось решить загадку, — Самое интересное, что в дневнике есть запись, помеченная другим числом: «Песню запретили!» Видишь, они умны. Они знают правду, но не разрешают болтать о ней вслух. «Мы сражаемся за мир!» — спел он на мотив собственного сочинения. — Конечно, это правильно! — Он снова повернулся к Бертраму. — Происходящее здесь всего лишь прелюдия, так сказать, увертюра. Кому как не нам и, конечно, не им это знать, они тоже отлично все понимают. Посмотришь, что будет, когда поднимут занавес. Вот и хорошо, что ты еще немного побудешь здесь.

Он положил ладонь на локоть Бертрама.

— Кто слышит увертюру, тот знает и лейтмотив оперы, — добавил он.

Через два дня в комнату Бертрама вбежал Завильский.

— Цирк Хартенека переезжает! — объявил он. — Веселая жизнь кончилась. Получен приказ выступать.