Лейтенант Бертрам

Йост все еще чувствовал этот сладковатый, отвратительный запах горелого мяса. Он думал о Зандерсе, вспоминал, как они ели раков на острове Вюст, припомнил и рыжебородого рыбака, который вел такие неразумные речи. Внезапно ему показалось, что голос ефрейтора из палатки ему знаком. Это был тот самый голос, который он слышал накануне. Значит, брат невесты Зандерса — тот самый человек, что так ненавидит офицеров. Ему теперь ненамного веселее, чем мне, устало подумал Йост. Два часа маневров стоили слишком дорого.

Было жаль Армбрустера, тихого и надежного офицера. Больно ему было и из-за Зандерса. Такого умелого механика трудно будет найти. Впрочем, Зандерс был отчаянный бабник. Только теперь вот выяснилось, что у него была невеста и сынишка, который уже умел говорить. Йосту подумалось, что в этом есть что-то утешительное. Зандерс заранее обо всем позаботился. Хоть что-то от него осталось.

Как же мало мы знаем о людях, еще подумал Йост, встал и направился к дому лесничего.

— Хорошие арбитры-посредники всего вернее выигрывают войну! — крикнул он дожидавшимся его Бертраму и Хартенеку. Лицо Хартенека казалось еще худощавее обычного. Он должен кое-что сообщить, обратился он к Йосту. Это касается курсанта Кресса.

Йост плохо слушал его. Только вспомнив, что уже слышал это имя, он переспросил:

— А что такое с ним?

— Кресс не принадлежал к летному составу, — тихо доложил Хартенек.

— Но как, черт возьми, он тогда оказался в машине? — удивился Йост, но вдруг догадался, в чем дело. Он страшно переменился в лице, побагровел, жилы на висках вздулись. Он застучал кулаком по столу. Вместо ответа Хартенек сделал шаг вперед.

Он взглянул в глаза Йосту и сказал, на этот раз очень твердо:

— Покорнейше прошу наказать меня.

Этим он обезоружил Йоста, но замешательство того продолжалось недолго. Он протестующе поднял руку.

— Потом, это потом! — сказал он. — Сперва я хочу все выяснить. Как Кресс попал в самолет? Вот что я хочу знать.

Не получив сразу ответа, он в ярости вскочил, схватил обер-лейтенанта за воротник и встряхнул его.

— Вы меня не поняли? Я желаю знать, как это вышло?

Он даже не кричал, он ревел. Голос его сорвался, дыхание занялось. Ну, на сей раз я с ним покончу, в ярости подумал Йост. Слишком долго я терпел все эти политические интриги, это высокомерие, эти грязные дружбы с мальчиками.

— Извольте же отвечать! — заорал он вновь. Но Хартенек заговорил, только когда Йост наконец отпустил его.

— Кресс просил у меня разрешения участвовать в полете, — объяснил он. — И я счел это возможным.

Лицо Йоста исказилось гримасой, в которой читались насмешка и отвращение. Он хотел что-то сказать, но тут на глаза ему попался Бертрам, который, бледный как полотно, стоял у окна. Бертрама не на шутку испугала эта вспышка ярости Йоста, он дрожал за Хартенека и думал: а что же будет, если он узнает про Марианну? Поэтому, когда Йост услал его, он обрадовался, но и встревожился тоже, ибо понимал, что эта стычка между Йостом и Хартенеком и для него имеет немаловажное значение.

Йост, казалось, ждал, покуда за Бертрамом закроется дверь, но и потом он еще какое-то время молчал. Пытался придумать, как ему покрепче ухватить Хартенека, ухватить так, чтобы тот уже не вырвался. Да, Йост решил с ним покончить. Слишком долго он сдерживался, пропускал мимо ушей его колкие замечания, не обращал внимания на его чванливое умничанье и только смеялся, когда ему сообщали о доносах Хартенека. Молча сносил он и связи Хартенека с курсантами и молодыми офицерами — недавно Йосту показалось, что и Бертрам попался в его сети, но он все молчал, молчал от ненависти. Однако теперь он решил со всем этим покончить, покончить одним махом.

— Так, значит, вы сочли это возможным, — повторил он слова Хартенека и задумался, как бы выудить у него признание, которое заставит Хартенека подать в отставку.

— И теперь вы просите наказать вас! — с издевкой произнес Йост. — Вы слишком легко на это смотрите. Вы полагаете, я дам вам сутки домашнего ареста за нарушение устава. И на этом для вас все кончится?

У Хартенека задрожали губы. Йост сознавал, что мучает его, и радовался. Я его сотру в порошок, сказал он себе.

— А вы видели трупы? — спросил он. — Сгоревшие, обугленные, нельзя даже определить, где кто.

До этого момента Хартенек изо всех сил старался держать себя в руках. Гибель Кресса больно задела его, ибо он был очень привязан к этому мечтательному, восторженному юноше. Сейчас, как тогда, когда трупы доставали из-под обломков самолета, к горлу у него опять подступили слезы. Это уж слишком, пав духом подумал он и был уже готов признать свою вину.

То ли Йост недостаточно пристально наблюдал за ним, то ли не мог больше выдержать напряжения последних минут, но он испортил впечатление, произведенное его хорошо и точно рассчитанными словами, крикнув вдруг:

— А я вот не думаю, что на этом для вас все кончится!

Хартенек сразу понял, что это должно было значить, и сразу обрел силы для противоборства. Самообладание вернулось к нему, едва он понял, что сейчас все поставлено на карту.