Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы (сборник)

— Сто саженей однодюймового троса, пожалуйста, мистер Джонс. Два девятифунтовых ядра. Сделайте для каждого по сетке и привяжите их на расстоянии десяти саженей друг от друга посредине троса. Ясно?

— Не… не совсем, сэр.

Поскольку Джонс ответил честно, Хорнблауэр сдержался, чтобы не упрекнуть его за непонятливость.

— Возьмите сто саженей троса и привяжите одно ядро в сорока пяти саженях от одного конца, другое — в сорока пяти саженях от другого. Теперь ясно?

— Да, сэр.

— Можете спустить на воду баркас и тендер прямо сейчас, пусть будут готовы к утру. Они будут тянуть трал между собой, чтобы ядра тащились по дну, пока не наткнутся на остов. Объясните команде шлюпок их обязанности. Как я уже говорил, работы надо начать на рассвете. Нам понадобятся кошки и буйки — отметить место находки. Ничего подозрительного — доски, к которым привязано по семнадцать саженей троса. Это вам понятно?

— Да, сэр.

— Приступайте. Мистер Тернер, я попрошу вас через пятнадцать минут явиться ко мне в каюту. Посыльный! Передайте доктору мои приветствия и попросите его немедленно зайти ко мне в каюту.

Хорнблауэр чувствовал себя ярмарочным жонглером, подкидывающим разом полдюжины шаров. Он хотел услышать от доктора, как пациент; хотел разузнать у Тернера про местных чиновников; хотел приготовить все к завтрашнему дню; хотел подумать, как будет поднимать сокровища, если Маккулум не сможет ничего посоветовать. Надо было оставить письменные распоряжения на ночь, учитывая, что они находятся в гавани весьма сомнительной нейтральности.

Лишь поздно вечером он вспомнил кое-что еще — ему напомнило внезапное ощущение пустоты в желудке. Он с утра ничего не ел. Ему принесли сухарей и холодного мяса, он торопливо прожевал жесткие куски и вышел на палубу в темноту.

Ночь была холодная, молодой месяц уже взошел. Ни малейшее дуновение ветерка не тревожило гладь воды в заливе, такую ровную, что в ней отражались звезды. Черной и непроницаемой была вода, скрывающая четверть миллиона фунтов стерлингов. Столь же непроницаемо и его будущее, подумал Хорнблауэр, наклоняясь над фальшбортом. Разумный человек, думал он, сделав все, что в его силах, лег бы в постель и уснул, выкинув из головы все тревоги. Однако ему потребовалось огромное усилие воли, чтобы заставить себя лечь в койку и, поддавшись телесному и душевному изнеможению, забыться наконец сном.

Когда его разбудили, было еще темно, темно и холодно. Он велел принести кофе и выпил его, одеваясь. Он нарочно велел разбудить себя пораньше, чтобы одеться не торопясь, но с постели встал нервный и нетерпеливый. Это было его обычное состояние перед ночным захватом вражеского судна или вылазкой на берег. Пришлось останавливать себя, чтобы не натянуть одежду как попало и не выбежать на палубу. Он заставил себя побриться, хотя делать это пришлось почти на ощупь — лампа едва освещала зеркало. Хорнблауэр натянул сыроватую рубашку и надевал штаны, когда в дверь постучал Эйзенбейс. Он явился в соответствии с оставленными вчера приказами.

— Пациент спит хорошо, сэр, — объявил он.

— Как его состояние?

— Я решил не беспокоить его, сэр. Он спит тихо, так что я не могу сказать, прошла ли лихорадка. Рану я тоже осмотреть не мог. Если вы хотите, сэр, я могу его разбудить.

— Нет, ни в коем случае. Насколько я понимаю, то, что он спит, — хороший симптом.

— Очень хороший, сэр.

— Тогда не трогайте его, доктор. Если будут какие-нибудь перемены, доложите мне.

— Есть, сэр.

Хорнблауэр застегнул штаны и сунул ноги в башмаки. Нетерпение возобладало над выдержкой, и сюртук он застегнул, уже взбегая по трапу. На палубе чувствовалась атмосфера приближающейся атаки. Силуэты офицеров неясно темнели на фоне неба. Восток слабо алел, небо на четверть еле заметно побледнело, приобретя едва различимый розоватый оттенок.

— Доброе утро, — ответил Хорнблауэр на приветствия подчиненных.

На шкафуте слышались отдаваемые вполголоса приказы, как перед вылазкой.

— Команда баркаса на правую сторону, — прозвучал голос Смайли.

— Команда тендера на левую сторону. — Это был князь. Он говорил по-английски чище Эйзенбейса.

— Над водой туман, сэр, — доложил Джонс, — но очень редкий.

— Вижу, — ответил Хорнблауэр.

— Вчера мы встали в двух кабельтовых от остова, — сказал Тернер. — Ночью, когда ветер стих, мы развернулись, но незначительно.

— Скажите, когда рассветет достаточно, чтобы брать пеленги.

— Есть, сэр.

Вскоре небо на востоке изменилось. Казалось, оно даже потемнело. На самом деле просто светало, и контраст стал менее резок.

— Когда затонул «Стремительный», вы взяли третий пеленг, мистер Тернер?

— Да, сэр. Он составил…

— Не важно.

В таком простом деле можно полностью положиться на Тернера.

— Не думаю, чтобы остов сместился хотя бы на дюйм, сэр, — сказал Тернер. — Течения тут нет. Две речки, впадающие в залив, тоже никакого течения не создают.

— А песок на дне плотный?

— Плотный, сэр.

Вот это действительно радует. Глина давно засосала бы остов.

— Как вышло, что «Стремительный» перевернулся? — спросил Хорнблауэр.