Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы (сборник)

— Мистер Хоррокс, будьте добры, как можно быстрее поднимите сигнал: «Вижу неприятеля с наветренной стороны». Побыстрее, пожалуйста.

К счастью, сигнальный старшина оказался сообразительнее. Это был один из немногих обитателей нижней палубы, умеющий читать и писать. Он уже подбежал к фалам и открыл ящик с флажками. Его пример вывел Хоррокса из оцепенения. Флаги побежали по ноку грот-марса-рея, яростно плеща на ветру. Хорнблауэр про себя отметил, что этот старшина, хоть и не был прежде моряком — а был он подмастерьем в Сити и завербовался в Дептфорде, чтобы избежать каких-то крупных неприятностей, — заслуживает повышения.

— Теперь еще один сигнал, мистер Хоррокс. «Неприятель — фрегат на расстоянии семи миль к весту идет курсом ост».

Разумно посылать те самые сигналы, которые он поднял, если бы и в самом деле увидел английский корабль. Быть может, с «Кастилии» смогут их прочесть или хотя бы примерно угадать смысл. Будь с подветренной стороны английский корабль (Хорнблауэр помнил, что собирался предложить Коллингвуду), он ни за что бы не лег в дрейф, но продолжал бы двигаться вперед, увлекая за собой «Кастилию». Однако испанцам это неизвестно.

— Оставьте этот сигнал. Теперь пошлите утвердительный сигнал, мистер Хоррокс. Очень хорошо. Теперь спустите его. Мистер Джонс! Положите судно на правый галс.

Капитан большого английского корабля, несомненно, приказал бы «Атропе» сблизиться с «Кастилией». Хорнблауэр должен действовать так, как если б это было на самом деле. Лишь когда Джонс, у которого, подобно Хорроксу, от изумления опустились руки, занялся наконец тем, чтобы вновь тронуть «Атропу» с места, Хорнблауэр смог глянуть в подзорную трубу. Он увидел далекий марсель «Кастилии» — не такой уж теперь и далекий. Хорнблауэр со страхом и отчаянием видел, что враг приближается. И пока он смотрел, квадратный парус сузился до вертикального прямоугольника и еще два прямоугольника появились рядом с ним. В ту же секунду впередсмотрящий закричал:

— Эй, на палубе! Неприятель привелся к ветру, сэр!

Конечно, так и должно быть. Разочарование и страх мгновенно улетучились. Капитан испанского фрегата, высунувший бушприт за пределы охраняемого порта, будет неизбежно мучиться страхом. За горизонтом всегда может оказаться британская эскадра, готовая обрушиться на него. Он пылко погнался за крохотным военным шлюпом, но, увидев, как шлюп посылает сигналы и смело идет ему навстречу, счел, что зашел слишком далеко. Он вообразил, что прямо за горизонтом военные корабли на всех парусах мчатся, чтобы отрезать его от Картахены, и, не теряя больше ни минуты, двинулся обратно. Те две минуты, что «Атропа» лежала в дрейфе, он еще колебался, но последний смелый маневр решил все. Задержись испанец еще ненадолго, он бы различил ялик на волнах и догадался, в чем дело.

Однако этого не произошло, и «Кастилия» в крутой бейдевинд неслась прочь от несуществующих врагов.

— Эй, на мачте! Вы видите шлюпку?

— Они все еще гребут, сэр, прямо против ветра.

— Вы видите мистера князя?

— Нет, сэр, не вижу.

При таких волнах даже с салинга не различишь плывущего человека на расстоянии двух миль.

— Мистер Джонс, положите судно на другой галс.

Лучше держать «Атропу» по возможности прямо по ветру от шлюпки, чтобы той проще было возвращаться. На «Кастилии» все равно не поймут, к чему этот маневр.

— Эй, на палубе! Шлюпка перестала грести, сэр. Мне кажется, они вытащили мистера князя.

Благодарение Богу. Только сейчас Хорнблауэр осознал, каким ужасом были эти десять минут.

— Эй, на палубе! Да, сэр, машут рубашкой. Теперь гребут к нам.

— Положите судно в дрейф, пожалуйста, мистер Джонс. Доктор Эйзенбейс, приготовьте все на случай, если мистеру князю понадобится медицинская помощь.

Средиземное море летом теплое, — скорее всего, с мальчиком ничего не случилось. Ялик, приплясывая на волнах, подошел к корме «Атропы», где мог укрыться от ветра. Его княжеская светлость, мокрый, но ничуть не пострадавший, поднялся на борт под пристальными взглядами всей команды. Он сконфуженно улыбался. Эйзенбейс суетливо выскочил вперед и громко затараторил по-немецки. Потом он повернулся к Хорнблауэру:

— Я приготовил теплое одеяло, сэр.

И тут у Хорнблауэра лопнуло терпение.

— Теплое одеяло! Он у меня и без одеяла живо согреется! Боцманмат! Передайте мои приветствия боцману и попросите его ненадолго одолжить вам свою трость. Доктор, я попрошу вас заткнуться. Ну, молодой человек…

Гуманисты много и веско возражали против телесных наказаний. Но, описывая вред, который экзекуция причиняет жертве, они совершенно упустили из виду удовлетворение, которое она приносит остальным. Для отпрыска королевской семьи это был случай показать заимствованную у англичан твердость, сдержать крик, который пыталась вырвать у него направляемая мощной рукой трость, а после, почти не морщась, не потирая августейший зад, выпрямиться и, моргая, героически сдержать готовые брызнуть слезы. Трудно сказать, испытал ли Хорнблауэр удовлетворение тогда, но впоследствии он немного сожалел о своем поступке.

XX