Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

По крайней мере месяц — а то и два — эскадра ничего не получала из Англии. Ни газеты, ни весточки. Возможно, на многих кораблях еще не видели газет с сообщениями о победе, одержанной ими при Трафальгаре четыре месяца назад. «Атропа» внесла некоторое разнообразие в тоскливую жизнь отрезанной от всего мира эскадры. Сейчас шлюпки заспешат так быстро, как только смогут нести их весла или паруса, за жалостно-тощими мешками с почтой.

Еще сигнал.

— Наши позывные, сэр. «Флагман „Атропе“. Доложитесь».

— Спустите мою гичку.

На Хорнблауэре был более потертый из двух его сюртуков. Когда он сбежал вниз за пакетом с депешами, у него еще осталось время переменить сюртук, пригладить гребнем волосы и поправить галстук. На палубе он оказался в ту минуту, когда гичка коснулась воды. Матросы, рьяно налегавшие на весла, быстро доставили его на флагман. Сбоку от корабля, у самой воды, покачивалось подвесное сиденье-беседка. Волны почти лизали его, набегая; в следующую секунду они откатывали, и беседка оказывалась высоко над водой. Надо было точно рассчитать, когда в нее перелезть. Неприятный момент наступил, когда Хорнблауэр повис на руках, а гичка начала уходить из-под ног. Он изловчился, сел, и беседка взмыла ввысь — это матросы наверху налегли на тали. Как только голова Хорнблауэра поравнялась с главной палубой, засвистели дудки. Беседка опустилась на палубу. Хорнблауэр соскочил с нее, держа руку у полей шляпы.

Палуба была бела, как бумага, как рубахи и перчатки фалрепных. Позолота сверкала на солнце, концы тросов украшала изящнейшая турецкая оплетка. Едва ли яхта самого короля отделана лучше, чем шканцы «Океана», — так и должен выглядеть флагман победоносного адмирала. Не следовало забывать, однако, что предыдущий флагман Коллингвуда при Трафальгаре превратился в остов без единой мачты, с четырьмя сотнями убитых и раненых на борту.

Вахтенный лейтенант был в белых штанах без единого пятнышка, без единой складочки, его подзорная труба сверкала начищенной медью, а пуговицы на идеально подогнанном сюртуке вспыхивали от солнца. Хорнблауэру подумалось, что нелегко поддерживать такой образцовый вид на обычном корабле. Служа на флагмане, можно быстрее получить повышение, но в этой постели из роз немало шипов. Флаг-капитан Ротерхем — его имя упоминалось в сотнях отчетов о Трафальгаре — и флаг-адъютант выглядели так же нарядно. Они приветствовали Хорнблауэра.

— Его сиятельство ожидает вас внизу, сэр, — сказал флаг-адъютант. — Будьте любезны пройти сюда.

В большой каюте внизу Коллингвуд пожал Хорнблауэру руку. Адмирал был высок, сутул и приветлив. Он с жаром выхватил у Хорнблауэра пакеты, посмотрел, кем они подписаны, одни оставил у себя, другие отдал секретарю и уже собирался сломать печати, но вспомнил про манеры:

— Садитесь, пожалуйста, капитан. Харкнес, стакан мадеры капитану Хорнблауэру. Или марсалы, хорошая марсала, рекомендую вам, сэр. Попрошу вас ненадолго извинить меня. Вы поймете, если я скажу, что это письма моей жены.

Хорнблауэр сел в мягкое, обитое тканью кресло. Под ногами был толстый ковер, переборку украшали две картины в золоченых рамах. С палубного бимса свисали на серебряных цепях серебряные лампы. Пока Коллингвуд быстро просматривал письма, Хорнблауэр глядел по сторонам и представлял себе, как это великолепие торопливо убирают, готовя «Океан» к бою. Больше всего его заинтересовали два длинных ящика под большим кормовым окном. В них была насыпана земля и росли цветы — гиацинты и нарциссы, цветущие. Запах гиацинтов чувствовался даже там, где сидел Хорнблауэр. На корабле, в море, они выглядели особенно очаровательными.

— В этом году мне повезло с луковицами, — сказал Коллингвуд, откладывая письма и проследив взгляд гостя. Он подошел к ящику, чуткими пальцами потрогал лепестки нарцисса, заглянул в открытый цветок. — Они прекрасны, не правда ли? Скоро нарциссы расцветут и в Англии, — возможно, когда-нибудь я увижу их вновь. Уже три года я не ступал на сушу.

Главнокомандующие достигают титулов и богатства, но и у них дети растут, не зная отцов. Коллингвуд ступал по изуродованным ядрами палубам в сотнях сражений, однако Хорнблауэр, глядя на его печальную улыбку, думал о другом — о трех тысячах беспокойных матросов, в которых надо поддерживать дисциплину и сноровку, о трибуналах, чьи решения надо скреплять, о бесконечных проблемах с провиантом и водой, конвоями и блокадой.

— Вы доставите мне удовольствие, отобедав со мной, капитан? — спросил Коллингвуд.

— Сочту за честь, милорд.

Хорошо, что удалось почти без тени смущения выговорить эту фразу.

— Превосходно. Тогда вы и расскажете мне все домашние сплетни. Боюсь, другого случая не будет — «Атропа» не останется с флотом.

— Да, милорд?

Хорнблауэр волновался — скоро он узнает свое будущее. Но конечно, нельзя обнаружить волнение — лишь сдержанный интерес капитана, готового к любому поручению.

— Боюсь, что так. Да ведь вам, молодым капитанам на бойких маленьких кораблях, не больно хочется держаться за юбку мамки-флота.