Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

— Скажите ему, — продолжал Хорнблауэр, — я скорее выброшу золото в море, чем отдам его. Клянусь Богом, я это сделаю. Я выброшу его на дно, и пусть вытаскивают сами — они отлично знают, что не смогут этого сделать. Скажите ему, я готов поклясться в этом Кораном, или бородой пророка, или чем там они клянутся.

Тернер кивнул удивленно и одобрительно — ему такой ход в голову не пришел. Он пылко начал переводить. Мудир выслушал с безграничным спокойствием.

— Бесполезно, сэр, — сказал Тернер, после того как мудир ответил. — Вы его этим не напугаете. Он говорит… — Тернер перевел следующую фразу мудира. — Он говорит, после того как наш корабль будет захвачен, идолопоклонники — так он назвал цейлонских ныряльщиков, сэр, — будут работать на него так же, как работали на нас.

Хорнблауэр в отчаянии подумал о том, чтобы перерезать цейлонцам глотки, после того как выбросит за борт сокровища. Это вполне соответствовало бы восточной атмосфере. Но прежде чем он облек эту ужасную мысль в слова, мудир заговорил снова.

— Он говорит, не лучше ли вернуться назад с частью сокровищ, сэр… что нам еще удастся поднять… чем потерять все? Он говорит… он говорит… прошу прощения, сэр, но он говорит, что, если это судно будет схвачено за нарушение закона, ваше имя не будет в почете у короля Георга.

Это еще мягко сказано. Хорнблауэр легко мог вообразить, что скажут лорды Адмиралтейства. Даже в лучшем случае, то есть если он будет сражаться до последнего человека, Лондон без всякой благосклонности отнесется к капитану, заварившему международный кризис, из-за которого придется направлять на Левант эскадру и войско, чтобы восстановить британский престиж, в то время как каждый корабль и каждый солдат нужны для войны с Бонапартом. А в худшем случае… Хорнблауэр представил, как его крошечный корабль берут на абордаж тысяча турок, захватывают, забирают сокровища и с презрительным высокомерием отпускают обратно на Мальту, где ему придется рассказать о грубом произволе турецких властей, но главное — о своем поражении.

Потребовались все его моральные силы до последней капли, чтобы скрыть — как от мудира, так и от Тернера — отчаяние и безысходность. Некоторое время он сидел молча, потрясенный, словно боец на ринге, который пробует оправиться от сокрушительного удара. Как и бойцу, чтобы оправиться, ему требовалось время.

— Очень хорошо, — произнес он наконец, — скажите, я должен это обдумать. Скажите ему, это слишком важно и я не могу принять решение сразу.

— Он говорит… — перевел Тернер ответ мудира, — он говорит, что завтра утром явится принимать сокровища.

XVIII

Давным-давно, служа мичманом на «Неустанном», Хорнблауэр участвовал в стольких операциях по захвату вражеских кораблей, что и не упомнишь. Фрегат находил каботажное судно, укрытое под защитой береговых батарей, или сам загонял его в небольшую гавань. Потом ночью — иногда даже среди бела дня — спускали шлюпки. На каботажном судне делали все возможное: заряжали пушки, натягивали абордажные сетки, несли на шлюпках дозор вокруг судна — все без толку. Нападающие прорывались на палубу, раскидывали защитников, ставили паруса и уводили судно из-под носа береговой охраны. Он часто видел эти операции вблизи, участвовал в них сам и без особого сочувствия наблюдал те жалкие предосторожности, которые принимали капитаны обреченных кораблей.

Теперь он оказался в их шкуре. Даже хуже — ведь «Атропа» лежит в Мармарисском заливе, не защищенная береговыми батареями, ее окружают бесчисленные враги. Мудир сказал, что придет за сокровищами утром, но не стоит доверять туркам. Может быть, они вновь пытаются усыпить его бдительность и ночью захватить «Атропу». Капитан «Меджидие» способен посадить в шлюпки больше людей, чем вся команда «Атропы», с берега же могут доставить в рыбачьих лодках солдат. Если двадцать лодок, наполненные фанатиками-мусульманами, нападут со всех сторон одновременно, как от них защититься? Можно натянуть абордажные сетки — уже натянули. Можно зарядить пушки — уже зарядили, картечь поверх ядра, и пушки наклонены так, чтобы простреливалась вся поверхность залива вблизи корабля. Можно нести непрестанный дозор — Хорнблауэр сам обошел корабль, проверил, чтобы не дремали дозорные, чтобы не заснули слишком глубоко орудийные расчеты у пушек. Остальные матросы расположились у фальшбортов с пиками и тесаками.

Это было новое для Хорнблауэра ощущение — он мышка, а не кошка, обороняется, а не нападает, с тревогой ожидает восхода луны вместо того, чтобы поспешно атаковать, пока еще темно. Можно счесть это новым уроком, который преподносит ему война. Теперь он знает, что думает и что чувствует жертва. Когда-нибудь он сумеет использовать этот урок, перенеся на капитана корабля, который соберется атаковать, свои теперешние мысли, и заранее угадает все предосторожности будущего противника.