Лейтенант Рэймидж

Можно посоветоваться со старшими из матросов, показать им приказ — собрать, фактически, военный совет. Но против этого восставала его гордость. Кроме того, ему вспомнилось, как отец сказал однажды: «Николас, мальчик мой, если ты хочешь достичь чего-нибудь на службе, никогда не собирай военный совет». «И все же, горько заметил, — Рэймидж, — хотя старина и следовал своему собственному убеждению, вон как оно все вышло…»

Потом в его воображении возникла яркая картина: кучка насмерть перепуганных гражданских неотрывно смотрит на море сквозь узкое окошко крестьянской хижины. Искусанные москитами, боящиеся зажечь свет, они ждут прибытия английского корабля, который спасет их от французской гильотины или вселяющих ужас темниц великого герцога Тосканы, поскольку попытки герцога сохранить нейтралитет провалились, и, если верить слухам, он даже пригласил Наполеона отобедать у него.

Кто же эти несчастные? Он совсем забыл прочитать их имена, записанные на полях.

— Джексон, фонарь.

Он снова развернул письмо и прочитал имена пяти мужчин и женщины, записанные одно под другим на полях страницы: герцог Вентурино, маркиз Сассофортино, граф Кьюзи, граф Пизано, граф Питти и маркиза Вольтерра.

Ему потребовалось несколько секунд, что бы преодолеть потрясение после прочтения англизированного имени маркизы ди Вольтерра. Перед его мысленным взором мгновенно возник образ женщины — высокой, седой, с лицом римской матроны, той самой, которую он в детстве называл тетя Лючия. Они не были родственниками, но в качестве одной из лучших подруг ее матери маркиза часто бывала у его родителей во время их пребывания в Сиене, а они, в свою очередь, нередко гостили в ее дворце в Вольтерре. И вот теперь маленький мальчик, которого она постоянно корила за его неумение, да и нежелание цитировать строфы из Данте, вернулся, или, скорее, почти вернулся в Италию, чтобы забрать ее с берега моря…

Теперь настойчивые требования сэра Джона Джервиса получили свое объяснение: маркиза и герцог Вентурино были одними из самых влиятельных и могущественных фигур в Тоскане. Уже давно ходила молва, что если бы им удалось достичь между собой сколько-нибудь прочного согласия, они вполне могли свергнуть великого герцога и избавить Тоскану от ига опостылевших Габсбургов.

Рэймидж был доволен тем, что принял решение спасти беглецов до того, как прочел имена. Ведь в противном случае он мог изменить бы свое мнение. Лейтенант испытывал удовлетворение, осознавая, что сделал выбор, исходя из непредвзятых мотивов. Так он, по крайней мере, надеялся. Тем более, когда речь идет о спасении людских жизней, разве важно, кому они принадлежат: когда из под лезвия гильотины катится в корзину голова — будь это голова герцога или простого крестьянина — все равно это человеческая голова. Не это ли имел в виду Шекспир, спрашивая устами Шейлока: «Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук?».[6]

Рэймидж живо представил себе, как председатель военного трибунала, собранного по делу о потере «Сибиллы», спрашивает его:

— Как же вы отважились предпринять попытку выполнить с открытой шлюпкой задание, для которого предназначался фрегат?

— Так вот, сэр, я подумал о Шейлоке…

Можно представить смешки, которые будут раздаваться в зале, ему уже слышался шепот: «Да, вот истинный сын своего отца». Это его крест — он сын своего отца, и поэтому уязвим более, чем другие лейтенанты, ведь у него множество врагов, которые бьют по нему, целясь, на деле, в его родителя. На флоте вендетта зачастую тянется годами, а когда в нее замешаны адмиралы, каждому приходится выбирать свою сторону, поскольку от этого будет зависеть продвижение по службе и патронаж. Быть протеже какого-нибудь адмирала — дело хорошее, так как облегчает продвижение по служебной лестнице. Хорошее, пока сам адмирал в фаворе. Но если адмирал примыкает к какой-нибудь из политических партий (а это случается), то после того как партия эта теряет власть, факт, что ты состоял протеже у такого начальника, тянет вниз, словно мельничный жернов.

Бедный отец! Во всем мире было не сыскать человека храбрее, кроме того, многие признавали его лучшим стратегом и тактиком, когда-либо служившим на флоте. Это, собственно, и стало причиной его падения. Поставить командиром эскадры прирожденного флотоводца с живым умом, связав его при этом по рукам и ногам инструкцией, которой его действия регулируются от «а» до «я» — значило породить проблему.