Лейтенант Рэймидж

Пять из шести капитанов, сидевших за столом, посмотрели на Рэймиджа, когда он вошел. Все были одеты по-парадному, как и подобало случаю: один из пунктов приказа, включавшего капитана в состав трибунала, гласил: «ожидается, что вы прибудете в офицерском кителе».

Конечно, китель выглядел теперь не таким нарядным: не далее, как в прошлом году Адмиралтейство распорядилось заменить отделку мундира на отворотах с белой на голубую, что, правда, еще не все успели выполнить, но края лацканов, поддерживаемые девятью пуговицами на каждом из бортов кителя и воротник-стойка, как и прежде обрамлялись золотом. У всех капитанов, кроме одного, было по эполету на каждом плече — еще одно нововведение Адмиралтейства, сделанное одновременно с заменой цвета отворотов — и не встретившее одобрения у части офицеров, которые расценивали золотое шитье на подушечках и золотую бахрому как офранцуживаение.

Исключением среди капитанов был тот, что сидел рядом с помощником судьи-адвоката: на нем был только один эполет, на правом плече, говорящий о капитанской выслуге менее чем три года.

Единственным, кто не обратил внимания на приход Рэймиджа был Краучер, председатель трибунала: взгляд его был устремлен вниз, на разложенные на столе бумаги. Рэймидж заметил, что перед ним лежат два бортовых журнала и судовая роль «Сибиллы». По правую и левую руку от председателя расселись капитаны в соответствии с их старшинством. Справа сидел капитан Блэкмен — Рэймидж знал его по прежней должности — являвшийся вторым по старшинству после Краучера, а слева — знакомый ему только внешне капитан Херберт. Двух других капитанов Рэймидж видел в первый раз, а самый младший, с одним эполетом, был Феррис, командир фрегата. Он тоже из клики Годдарда? Наверняка нет: Рэймидж вспомнил, что Феррис — один из протеже сэра Джона Джервиса.

Поскольку Рэймидж стоял лицом к корме, силуэты капитанов четко очерчивались на фоне яркого света, отражающегося от морской поверхности и льющегося через окна. Справа, так близко, что до казенника можно было достать рукой, располагалось восемнадцатифунтовое орудие — последнее в батарее левого борта, начинавшейся от квартер-дека и шедшей через капитанские апартаменты, которые, поскольку «Трампетер» был двухпалубником и по размерам был почти вдвое больше фрегата, располагались на палубу выше, чем на «Лайвли». На другом конце каюты стояла другая пушка, конечная в батарее правого борта, с таким же черным полированным стволом и на таком же мощном коричневом станке, накрепко принайтовленная брюками и тросами. Пушки служили весомым напоминанием, что «Трампетер» — прежде всего военный корабль. Во время боя мебель уносится вниз, а деревянные переборки между частями каюты разбираются, чтобы при попадании вражеского ядра от них не разлетались щепки.

Рэймидж смотрел на помощника судьи-адвоката, который, закончив копаться в бумагах, стал протирать очки. Скорее всего он уже прочитал письмо Пробуса с просьбой освободить его от участия в трибунале по причине болезни, и хирург «Лайвли» был вызван в суд, чтобы под присягой подтвердить неспособность капитана приехать. Или Пробус так ловко притворяется больным, или хирург с готовностью идет на лжесвидетельство.

Как только Рэймидж прибыл, заседание было объявлено открытым, и все участвующие и заинтересованные, в том числе Пизано, вошли внутрь. Барроу вслух зачитал имена капитанов, а затем привел их к присяге. После того, как все шесть, положа руку на Библию, поклялись, что будут «судить, руководствуясь совестью, благим разумением, и обычаями, применяемыми на Флоте в подобных случаях», Краучер, как председатель трибунала, привел к присяге самого Барроу.

«Приготовления закончены, — подумал Рэймидж, — начинается гамбит».

Барроу поднялся и стал монотонно, как пономарь, зачитывать обвинение. Время от времени его очки сползали с носа, и ему приходилось прерываться, чтобы поправить их.

Свидетелям было приказано покинуть зал суда, и Рэймидж повернулся посмотреть, как они уходят. «А их вовсе не толпа», — с грустью отметил про себя Рэймидж: боцман, помощник плотника да Джексон. И вдруг он увидел, что к двери направился еще один человек, подозрительно похожий на Пизано. Значит он тоже свидетель! Но его имени не было в списке Барроу…

Да, этот ход трудно просчитать. Рэймидж удивился, что использует шахматные термины, поскольку был весьма посредственным игроком. Игра казалась ему слишком медленной, да и память подкачала. Его полная неспособность запомнить карты во время бесконечных партий в вист на «Сьюпербе» приводила того парня, Хорнблауэра, в ярость. И все же, улыбнулся про себя Рэймидж, несколько раз мне удавалось выиграть — именно потому, что я плохой игрок. Даже если Хорнблауэр догадывался, какие карты у него на руках, это не могло помочь, поскольку предсказать, как Рэймидж ими распорядится, было совершенно невозможно. В таких случаях Хорнблауэр любил говаривать, что непредсказуемость — ключевой элемент тактики…

После того, как за Пизано захлопнулась дверь, Краучер постучал по столу.