Лейтенанты (журнальный вариант)

А я и не думал ворошить прошлое. Нашелся и правильный тон — игра в должность. Роте откровенно говорилось: “На мое место имеет право каждый! Но, ребята, выпало мне, так что извольте”.

Когда батальон выйдет к Днепру, я буду уже уверенным в себе офицером. Сo дня боевого крещения пройдет двадцать суток. Почти никого из ребят нашего выпуска уже не останется в строю. Но об этом — позже.

Единственный мой постыдный поступок в Водопьянове: пользуясь служебным положением, оказался незаметно на кухне и съел едва ли не четверть полагавшихся роте к чаю “шоколадных” соевых конфет. Два года не видел конфет.

Началось Курское сражение, и нас подтянули ближе к фронту, а старший лейтенант остался ждать следующего пополнения.

Офицерский резервный полк Центрального фронта собрался в одном месте. Роту слили с другими, и закончилось мое возвышение. Полк на четверть состоял из офицеров после госпиталей, остальные — молодежь из училищ. Жили в огромных сараях, спали на пышной соломе. Но сколько же там было блох! Спасались полынью под нижними рубахами.

Фронтовики и необстрелянные сошлись и жили весело, а то и пьяно. Среди бывалых хватало речистых — их слушали с восторгом. Некоторые из “стариков” (года на три-четыре старше меня) прошли Сталинград. Им было что рассказать: как вести себя в бою, в тылу, как спасаться от дури своего начальства — среднего и высокого.

Стал терзать “стариков”, надеясь, что хоть что-то из чужой практики спасет — от чего непонятно!

— Вот что, малый, — сказал один из повоевавших, — перед смертью не надышишься.

— Не робей, — смягчил резкость кореша другой сталинградец, — ты человек выученный. Главное, не будь лопухом.

Я посчитал, что к встрече с войной сделал все, что в моих силах. Осталось дождаться экзамена.

Глава 5

Экзамен наступил не сразу — не было мин. Наконец вечером привезли мины, и наутро первая в жизни боевая стрельба моим взводом в составе роты.

Я извелся, дожидаясь утра.

Разбудили к завтраку. Что пил из котелка, не понял. Главное — когда же... И вот оно!

Звенели стволы. Громче них, подхватывая команды ротного, звенел мой голос:

— Правее ноль десять! Огонь! Левее ноль-ноль семь! Огонь!

В пороховом дыму сновали бойцы. Праздник!

Вдруг все оборвалось. Стало слышно, как заливаются немецкие пулеметы.

Праздник рассыпался. Его и не было. Мины пролетели впустую. Батальон залег — наступление сорвалось.

Начался скандал. Комбат “вмазал” Артамонову, командиру роты. Тот разрядился на взводных: они “правили бал” на OП, они его и провалили. Говорили мне: “Не будь лопухом!” Но я и представить не мог, что опытные бойцы могут у одного миномета чуть-чуть недовернуть, у другого прозевать, а из третьего ахнуть не туда.

Козлов и Мясоедов командовали взводами месяц. Я принял свой на выходе. Знакомился на марше. Ни одного занятия. После марша с ходу сунули

в бой, как стрелков, и неделю воевали без минометов — не было мин. Вечером старшина привез мины. С рассветом открыли огонь. За неудачу должны отвечать Артамонов с Козловым и Мясоедовым. При чем тут я?!

А куда денешься? Вывел взвод на OП — отвечай. Артамонов матерился,

я размышлял о подчиненных: “Что теперь с ними делать?”

Понять, почему такое произошло, было несложно. Когда дивизию (ее остатки) после боев на Курской дуге приводили в тылу “в божеский вид”, минометная рота так “погуляла”, что еще не пришла в себя.

А как было им, чудом уцелевшим возле несчастной деревушки Гнилец, нахлебавшись дыма горящих танков — черного от наших, серого от немецких, не расслабиться?

На каждый день “план занятий”, а на деле — сон в тенечке до одури. А с вечера — гулянки на всю ночь. Местные мужики — калеки да малолетки сопливые. Тут молодки, там молодки... Девки по вечерам “топотуху” пляшут. И самогона залейся.

Курские соловьи отпели свое, да от сена, что в жару, что под луной, — дух, что и вина не надо. Бесшабашные головы кргом идут. А война не вся, и кто знает, сколько ее, проклятой, на те головы осталось? Да и уцелеют ли они?

Артамонов, наоравшись, приказал привести бойцов в норму. А как?

“Людей надо дрессировать, — вразумляли в запасном опытные офицеры. — Люди в бою не должны слышать ни пуль, ни разрывов, а только голос командира. И, ни о чем не думая, эти команды исполнять. Для этого бойцов беспощадно дрессировать. Ясно?!”

Показалось диким: “дрессировать”? Сознательных бойцов Красной Армии?!

— Сознательные? Кто ж спорит, — посмеивались “старики”. — Наше дело правое... Когда человек в бою сознательно раздумывает, он думает не об РККА, а куда спрятать башку. Ясно? Красная Армия большая, а башка единственная. В бою не прятаться надо, а воевать. Шустро и с толком. Ясно?!

Куда яснее. “Так они не прятались... — соображал я, — они разболтались...”

Батальон был выведен в резерв, и минометы сняты с позиции. Рота вяло приходила в себя. Что они напортачили, поняли все: “Ну что делать. Бывает”.

“Дрессировать, — обозлился я. — Чтоб автоматически. Получится ли? А почему нет? Ведь получилось с узбеками!”