Лейтенанты (журнальный вариант)

До Одера искали выпивку, часы и кожу. Найдя или нет, все поджигали: “святая месть!”. Ткнуть зажигалкой в занавеску, схватывало тут же, сгорало скоро — сплошь крашеное. Спохватилось командование — тыловикам, а это и штабы, и госпитали — доставались одни головешки. Русский размах.

В начале февраля, перейдя Одер возле города Штейнау, дивизия вышла на передний край. После Одера не жгли — полно жителей. Стало ох как интересно — хватали фрау! РККА наносила ответный визит вермахту. Автомат или винтовка делали население понятливым, а послушно оно от природы: “Победитель получает все”. Оккупационный жаргон зазвучал в русском исполнении. Если в Польше лирично: “Ком паненка шляфен, дам тебе часы! Пшистко една война, скидавай трусы!” — то в Германии деловито: “Фрау! Айн момент! Цвай минут шпацирен и фюнф минут шляфен!” Кивок стволом: “Ком!”

Войска захлестнуло упоение безнаказанности, потому как — возмездие! Азиатский ответ Европе!

Мы с Алексеевым на немок не набрасывались. Полно наших девчонок — пока война не кончилась, угнанные не рисковали трогаться по домам. Лишился девственности в темноте, не разглядев с кем.

— От одного отмолилась, — сказал веселый женский голос. — Второй лезет!

Понятие “мародерство” отменилось разрешением отослать домой посылку с трофеями. Стрельба стрельбой, но батарея торопливо — вдруг запретят? — занялась барахольством. Отправляли обувь, материю (“мануфактуру”), кожу. Реже одежду. Лейтенанты успевали и стрельбой руководить, и по домам рыскать, и адреса своим грамотеям надписывать. Были и курьезы: мама после войны ехидно предъявит пару подарочных туфель на одну ногу:

— Хорош же ты был...

Иногда немцы упирались и батарея стреляла. При его артналете погиб связист Иван Балуев, славный парень. Осколок влетел в подвальное окошечко.

Наступление шло медленно, но непрерывно. Казалось, что еще чуть-чуть — и конец! Несмотря на обилие наших войск, что-то не вытанцовывалось. Война не думала прекращаться... Напор, что ли, не тот? Вот и скандалили на дорогах. На развилках перекрещивались войсковые потоки. Уступать не умели, ломили силой. Каждая колонна психовала, считая, что именно она самая нужная на поле боя — без нее все вязнет. Под близкую канонаду между начальниками вспыхивали чуть ли не драки со стрельбой. Ведь все “под газом”! Спасибо немцам: они, как и наши пушкари, практиковали стрельбу по карте наугад по перекресткам.

Внезапный налет расчищал шоссе в считанные минуты.

В истерике бились не только внизу. При мне “паккард” маршала Конева уткнулся в колонну нашего полка. Адъютанты-полковники кинулись палками пробивать проезд. Били повозочных, но досталось и спавшему в повозке командиру противотанковой батареи. В защиту комбата примчались “поддатые” артиллеристы. Они изрешетили бы и “паккард” с маршалом, и полковников, но вдали скользнула пара “мессеров”-охотников, и обезумевший “паккард”, забыв, куда ему надо, рванул в поле.

В августе 45-го по тем же дорогам войска двинутся обратно — на родину. Опять скопления и пробки, но почему-то не будет ни крика, ни ругани. Почему же в феврале, спеша в огонь, рвали глотки, а домой это — не к спеху? В бой ломились, чтоб поскорей отмучиться? Теперь впереди покой? К нему не бегут сломя голову. Особенно если устали.

Под февральскую метель дотянулись до реки Нейсе и встали. Позади 450 километров за 42 дня. До Берлина — 150 километров. В настроении батареи перемена — отдохнем! На огневую позицию поволокли мебель, ковры, посуду, разоряя жителей: “Все вокруг мое!” Появились патефоны, аккордеоны. Братья-лейтенанты не пожелали себе блиндаж: надоело! Крепкий сухой подвал — то, что надо: ковры, трельяж, кресла. Никелированные кровати с шишечками, панцирные сетки, пружинные матрацы. Для шинелей и оружия рогастая вешалка.

— Гуляй, рванина, от рубля и выше! — провозгласил Алексеев и припер картины с нимфами в “золотых” рамах. Удалось убедить его, что это — немецкая “сухаревка”, и картину выкинули.

И никаких сомнений в правоте грабежа и насилия: “Не мы войну начали!” Немцы не люди — фрицы.

Свободное время заняли велосипеды. Пока наступали, каких только ни нахватали; брали в брошенных домах или отнимали у населения — дорожные, полугоночные, мужские и дамские. Самогонки не стало, но вина по окрестностям хватало. Народ на батарее каждодневно был “теплым”. Вокруг велосипедов скандалы. Кто посильнее, отнимал понравившуюся игрушку у слабого. Старшему на батарее пришлось разбирать конфликты. Комбат жил отдельно — на НП и, пользуясь затишьем, чаще всего находился “не в форме”. Чем дальше, тем устойчивее...

Батарея стояла в бору. Между сосен и катались. Поехали даже те, кто раньше велосипеда в глаза не видал. Бились друг о друга. Обдирались о сучки.

В тыл от минометов на ровные алейки не уедешь и вперед на простор не высунешься — внизу за Нейсе немцы.