Лекарь

– В каком смысле? Нет-нет, экспедиция прошла без потерь, нет даже раненых. Но у меня для вас другое дело. Весть о гибели конвоя уже по дороге в ставку императора, как и драгунские лошади и частные вещи. Багаж покойного фон Бёлля у меня. С ним я разберусь и отошлю кому надо – личное семье, казённое в канцелярию. Я хочу со своей стороны сделать всё, чтобы император был мной доволен и потому, я посылаю ему отряд в пятьдесят моих собственных кавалеристов. Это, конечно, не может сравнится с количеством солдат, планируемым набрать фон Бёллем, но, увы, его планам не суждено осуществиться. Но есть и хорошая новость. К императору на помощь идёт из Франции шеститысячная армия, а с ней принц де Конде. Да и протестантские князья Рейнской лиги шлют в императорское войско свои батальоны, несмотря на всю нелюбовь к его величеству. Христианская солидарность важнее. Так что, миссия фон Бёлля потеряла свою важность. Сколько бы солдат он увлёк с собой? Сотни две-три? Польша никак не выберется из войн за последние пятнадцать лет: Хмельницкий, шведы, теперь вот московиты. Не верю, что Бёлль смог бы разжиться в ней сколько-нибудь серьёзным отрядом. Впрочем, Бёлля нет, но сабли есть – мои казаки стоят сотни, а то и двух бойцов лёгкой кавалерии, да и в пешем бою они не из последних. Люди бывалые.

– Казаки? Это название вида конницы, как «кроаты» у венгров или «шеволежеры» у французов?

– Да Бог их разберёт. Или народность, или православный военный орден. Ко мне эти головорезы прибились недавно – в чём-то не замирились со своими старшинами. Они народ недисциплинированный. Даже своего командира, они его называют «батька», если не в бою, слушают в пол уха. Могут и перечить, и ругать. Но в бою – другое дело. Прирождённые воины. И команды батьки выполняют как швейцарцы. Так вот, я хочу, чтобы вы их повели и предоставили его величеству как мой вклад в мобилизацию. Сам я отлучиться не могу – время неспокойное, сами видите. Помощникам не поручить – подсидят. А у вас есть преимущества: вы человек немолодой, но деятельный и мудрый, вон как из ловушки на хуторе выпутались – казаки таких уважают. И не местный, а значит, меня подсиживать вам резона нет. Конечно, я не рассчитываю на аудиенцию, но дам вам сопроводительное письмо в канцелярию его величества. Вдруг ему будет интересно увидеть моих казаков хотя бы на общем смотре, а там и обо мне вспомнит, – комендант мечтательно возвёл глаза к потолку.

– Но если они не склонны слушать своих командиров, то вы полагаете, что послушают меня?

– Вы их не знаете. Сущие дети. В грош не ставят своих, зато чужому, пожилому и образованному в рот заглядывают. Соглашайтесь.

– И на каком же языке вы с ними общаетесь?

– На польском.

– Но я-то польского не знаю.

– Стоп. Есть у них в отряде малый, тот знает немецкий. Ну, диалект на котором разговаривают евреи и называют «идиш». Парень и сам из евреев, но давно среди казаков и от них неотличим.

Так впервые за свою многолетнюю военную карьеру я стал командиром не цирюльников и ветеранов-санитаров лазаретной команды, а почти эскадрона настоящих сорвиголов.

Казачьему вахмистру, Конраду, комендант меня представил в тот же вечер. Это был пожилой, примерно моих лет казак. Выяснилось, что Конрад в молодости учился в университете, как он объяснил – академии – в польском городе Кийыв. Именно там, в провинции Окрайна, ведут сейчас бои за её обладание польский король с московитским кайзером. Переводчика не понадобилось. Латынь с горем пополам старый казак помнил с академии, а зачатки французского привёз с собой из Фландрии, где лет двадцать назад служил в полку других своих соотечественников под командой того же Великого Конде.