Лекарь

Едва слышно добавил Фил и сделал мне приглашающий знак.

«Пойдем, Тихон, я приглашаю тебя в мои хоромы. — негромко проговорил Филип и, не дожидаясь моего согласия, медленно побрел вдоль узкой улицы. — Мне скучно там одному, — продолжил он, едва мы подошли к распахнутой настежь двери, — но здесь так принято. Там, в земной жизни мы вправе набивать свой дом приятелями и подружками, скрашивая свое одиночество их разношерстной компанией. Здесь все по-другому, Тихон. Из всех развлечений нам доступны только воспоминания. Иногда я думаю, что слишком мало я уделял времени для расширения своего кругозора. Мне не хватает моих запасов, чтобы заполнить ими все время мира. Скажи мне, Тихон, о чем ты будешь вспоминать, скитаясь по вечности?»

Я буду вспоминать свои опыты и безродного бомжа, ставшего мне братом, хотел ответить я и вдруг вздрогнул от новой мысли, вспыхнувшей в моем мозгу.

«Фил, неужели я больше никогда не смогу вернуться обратно? — проговорил я, внутренне холодея, — что мне нужно сделать для этого?»

Вечно сдержанный Фил весело захохотал, будто я сказал нечто невероятно смешное. Потом вдруг внезапно натянул на утонченное лицо строгую маску и серьезно отозвался, тщательно проговаривая каждый звук.

«Уже ничего, Тихон. Наслаждайся вечностью, мой мальчик»

Его слова еще звучали в моей голове, когда я снова оказался на узкой пыльной улице. Здесь для меня не было места, как, впрочем, и везде, куда бы я ни направился. Торчать столбом посередине пыльной улочки я посчитал некрасивым, и медленно побрел дальше, привыкая к выбранной роли. Фил был прав. Тут не было ничего, способного поразить воображение, кроме тех мыслей, что без счета наполняли теперь мою голову. За сотню лет моего земного существования мне было чего вспомнить, однако мои размышления упрямо возвращали меня на осенний галечный пляж, обдуваемый пронзительным ледяным ветром. Там, на сырых камнях я неизменно видел скрюченную тощую фигурку, всегда одинаково приветствующую меня неизменным «Здорово, коли не шутишь». Я мысленно останавливался рядом, и на этом мои воспоминания обрывались. Мне нестерпимо было даже думать о том, чем продолжилось наше спонтанное знакомство тогда, сотню лет назад. Иногда я забредал к Филу, и мы долго сидели с ним молча, любуясь в приоткрытое окошко каждый своими картинами, рожденными в подсознании. Постепенно я приходил к выводу, что в потустороннем существовании есть свои плюсы. Здесь я, по крайней мере, больше не чувствовал боли, меня покидали разного рода эмоции, а им на смену приходила невероятная легкость, спокойствие и тишина.

Как-то мы сидели так в полном молчании, перебирая в голове давние эпизоды жизни, и я уж было хотел поделиться с Филом своими наблюдениями относительно полной безмятежности, как вдруг меня будто выбросило из кресла, причудливо изогнув дугой. Фил без особого любопытства наблюдал за моими кривляниями, никак не комментируя их. А меня продолжало корежить. К счастью, мои пируэты не причиняли мне физических неудобств, оставляя мое тело без привычных ощущений. Кресло, на котором я предавался воспоминанием, было грубо отброшено в сторону моим неловким движением, а моя извивающаяся тушка безвольно обрушилась на пол, продолжая испытывать меня на гибкость. Мои невероятные упражнения внезапно дополнились странным, давно забытым ощущением, которое в земной жизни я называл болью. Она прожигала меня насквозь, ломая и выкручивая каждый мой сустав.

«Что происходит, Фил, — сумел пробормотать я до того, как новый виток боли выгнул меня дугой, — почему мне так больно?»

Фил только медленно покачал головой и знакомо произнес:

«Я знал, что рано или поздно так и случиться, прости меня, Тихон, я больше ничего не смогу сделать для тебя.»

Глава 57.