Лекарь. Ученик Авиценны

Роб задрожал, когда в одном из испытателей узнал Мусу ибн Аббаса, того помощника визиря, который тайком встречался с посланником сельджуков. Но быстро сообразил, что сам-то он остался тогда незамеченным, стало быть, и присутствие муллы на испытании никакой особой угрозы для него не таило.

Когда окончилось испытание, он сразу же отправился в то крыло маристана, где помещались хирургические больные: они с Мирдином заранее согласились, что просто сидеть вдвоем и ожидать, как решится их судьба, было бы невыносимо. Время лучше всего проходит за работой, и Роб занялся делами: осматривал больных, менял перевязки, снимал швы.

Время шло, никаких новостей не было.

Но вот в хирургическом отделении появился Джалал-уд-Дин – значит, почтенные испытатели уже разошлись. Робу очень хотелось спросить, знает ли Джалал, что они там решили, но он никак не мог собраться с духом. Джалал поздоровался с ним, как обычно, и ничем не показал, что понимает переживания ученика.

Накануне днем они вместе работали над неким пастухом, на которого напал бык. Предплечье несчастного, угодившее под копыто животного, переломилось, как веточка ивы, сразу в двух местах; бык еще и поддел свою жертву рогами прежде, чем другим пастухам удалось его отвлечь.

Роб обрезал и сшил размозженные мышцы плеча и предплечья, а Джалал сложил осколки костей и наложил шины. Теперь они осмотрели больного, и Джалал остался недоволен тем, что толстый слой перевязок мешает шинам.

– Что, разве нельзя снять повязки?

– Еще слишком рано, – ответил Роб, озадаченный вопросом: ведь Джалал и сам знал ответ не хуже его.

Джалал пожал плечами, приветливо взглянул на Роба и улыбнулся.

– Пусть будет так, как ты сказал, хаким, – проговорил он и вышел из комнаты.

Вот Роб и узнал то, что хотел. У него так сильно закружилась голова, что какое-то время он просто стоял и боялся пошевелиться.

Вскоре неотложные дела потребовали его внимания. Надо было осмотреть еще четырех больных, и Роб вновь занялся работой, заставляя себя проявлять заботу, как надлежит настоящему лекарю, и его разум сосредоточивался на каждом, освещая его ярко и четко, словно солнечные лучи, пропущенные через линзу.

Но когда он закончил работать с последним пациентом, то уж позволил чувствам захватить себя без остатка – такой полной и чистой радости он еще не испытывал. Пошатываясь, как пьяный, он поспешил с радостной вестью домой, к своей Мэри.

56. По царскому велению

Роб получил звание хакима за шесть дней до своего двадцать четвертого дня рождения, и празднование длилось больше недели. К его радости, Мирдин не стал предлагать, чтобы они отправились отмечать получение лекарского звания на майдан. Не вдаваясь в излишние рассуждения, Роб чувствовал, что наступившие в их жизни перемены слишком серьезны, чтобы отметить их одним вечером безудержных возлияний. Вместо этого обе семьи встретились в жилище супругов Аскари и разделили вечернюю трапезу.

Роб и Мирдин вместе пошли снимать мерки на черные одеяния и колпаки хакимов, критически оглядывая друг друга.

– Ты теперь сразу поедешь к себе в Маскат? – спросил друга Роб.

– Нет, я задержусь здесь на несколько месяцев – мне нужно еще кое-чему научиться в хазанат аш-шараф. А ты? Скоро отправишься в Европу?

– Мэри беременна, ей сейчас небезопасно пускаться в дальний путь. Лучше мы подождем, пока ребенок родится и достаточно окрепнет, чтобы выдержать такое путешествие. – Он улыбнулся Мирдину. – Вся твоя семья соберется на праздник, когда к ней вернется ее первый лекарь. А ты уже дал им знать, что шах желает купить у них самую большую жемчужину?

Мирдин отрицательно покачал головой:

– Мои родственники объезжают деревни ловцов жемчуга и скупают мелкие зерна. Потом продают их, отмеряя мерной чашкой, купцам, а те перепродают, чтобы этими жемчугами расшивали одежды. Покупку крупных жемчужин моей семье, пожалуй, не осилить – нужны очень большие деньги. Да и захотят ли они иметь дело с шахом? Цари редко проявляют желание платить справедливую цену за крупные жемчужины, которые им так нравятся. Что касается меня, я предпочитаю думать, что Ала уже позабыл, каким «великим благодеянием» решил осчастливить моих родственников.

– Мои придворные вчера вечером спрашивали о тебе, им тебя не хватало, – сказал шах Ала.

– Я лечил тяжело больную женщину, – ответил Карим.

По правде говоря, он ходил к Деспине. Им обоим приходилось нелегко. Ему впервые за пять ночей удалось вырваться на свидание, сбежав от капризных почитателей-придворных, и он наслаждался каждым мигом, проведенным с Деспиной.

– У меня при дворе есть больные, которым требуется твоя мудрая помощь, – сказал шах недовольным тоном.

– Слушаю, о великий государь!

Ала давно и ясно дал понять, что Карим пользуется его благоволением, однако самому Кариму изрядно надоели члены знатных семей, которые то и дело являлись к нему с вымышленными болезнями. Ему не хватало кипения жизни, работы в маристане, где он мог проявить себя как настоящий лекарь, а не как украшение двора.