Лекарь. Ученик Авиценны

– Ладно. Так вот, теперь развилась пожирающая болезнь – если ее не остановить, она сожрет сперва кисть руки, потом и всю руку целиком. И задолго до того, как она перейдет на тело, ты умрешь. Этот палец необходимо удалить.

Юноша храбро кивнул.

Теперь Роб позволил себе вздохнуть. У него не должно остаться ни малейших сомнений: ампутация была делом серьезным сама по себе, а этому парню придется зарабатывать себе кусок хлеба, оставшись на всю жизнь без пальца. И он пошел в загородку Цирюльника.

– Что-то нужно? – У Цирюльника вспыхнули искорки в глазах.

– Нужно показать вам кое-что, – ответил Роб и вернулся к своему пациенту; Цирюльник шел за ним, тяжело ступая.

– Я сказал больному, что палец надо удалить.

– Надо, – согласился Цирюльник и перестал улыбаться. – Это правильное решение. Тебе нужна помощь, парнишка?

Роб отрицательно покачал головой. Он дал больному выпить три флакончика Особого Снадобья, а потом тщательно приготовил все необходимое, чтобы не пришлось лихорадочно что-то отыскивать в середине операции или звать на помощь Цирюльника.

Взял два остро заточенных ножа, иглу с навощенной ниткой, короткую дощечку, корпию для перевязки и пилку с мелкими зубчиками.

Руку юноши он привязал к дощечке – ладонью кверху.

– Сожми в кулак все пальцы, кроме поврежденного, – велел ему Роб и замотал здоровые пальцы, чтобы они не мешали.

Позвал трех крепких мужчин из числа слонявшихся поблизости зевак: двое держали самого парня, третий удерживал дощечку.

Больше десятка раз он видел, как Цирюльник проводит такие операции, а дважды делал их сам, под надзором учителя, но в одиночку оперировал впервые. Хитрость здесь состояла в том, чтобы отрезать как можно дальше от участка омертвления, чтобы оно не распространялось, и в то же время сохранить все то, что можно.

Роб взял нож и вонзил в здоровую часть руки. Пациент завопил и попытался вскочить со стула.

– Держите крепче.

Сделал круговой надрез, остановился на минуту, промокнул тряпочкой текущую кровь, потом аккуратно рассек не затронутую гниением часть пальца, заворачивая кожу к костяшке, пока не получились две складки.

Державший доску мужчина отпустил ее и стал блевать.

– Держи дощечку, – велел Роб мужчине, который держал юношу за плечи. Вреда от замены уже не было – больной лишился чувств.

Кость мягкая, ее легко резать, и пила легко скользила в руках, пока Роб отпиливал палец. Он тщательно подрезал обе складки кожи, чтобы культя получилась аккуратная, как учили – не слишком тесная (такая будет постоянно причинять боль) и не слишком свободная (от такой все время одно неудобство). Взял иголку с ниткой и накрепко сшил складки мелкими, экономными стежками. Кровь еще сочилась из раны, и Роб смыл ее, поливая культю Особым Снадобьем. И сам помог отнести стонущего пациента под дерево, в тень, где тот сможет понемногу прийти в себя.

После этого он быстро принял еще нескольких пациентов: вправил вывихнутую ногу, ребенку наложил мазь и перевязал руку, глубоко разрезанную серпом, продал три пузырька Снадобья вдове, которую мучили постоянные головные боли, и шесть пузырьков – мужчине с подагрой. Роб начинал уже гордиться собой, но тут к нему за занавес вошла женщина, страдавшая изнуряющей рвотой.

Ошибиться было невозможно: она вся высохла, кожа восковая, щеки блестят от пота. Уже взяв ее за руки и зная, что ее ждет, он заставил себя посмотреть в лицо женщине.

– …Совсем не хочется есть, – рассказывала она. – Да и то, что съедаю, не держится во мне. Вырываю почти сразу, а нет – оно проходит сквозь меня быстро и выходит кровавым стулом.

Роб положил ладонь на ее тощий живот, нащупал твердый выступ и приложил туда руку женщины.

– Бубон.

– А что это – «бубон», сэр?

– Опухоль, которая разрастается, съедая здоровую плоть. Ты можешь почувствовать под рукой сразу несколько таких бубонов.

– Болит невыносимо. Неужели нет никакого лекарства? – проговорила женщина, не теряя выдержки.

Роба восхитило это мужество, и ему не хотелось лгать ей, даже во имя милосердия. Он покачал головой: Цирюльник рассказывал ему, что многие страдают от бубонов в животе и все они умирают от постоянных рвот.

Когда женщина ушла, Роб, сожалея, что не сделался плотником, заметил на полу отрезанный палец. Он подобрал его, завернул в тряпицу, отнес под дерево, где приходил в себя прооперированный юноша, и вложил сверток ему в здоровую руку.

– И что мне с ним делать? – недоумевающе взглянул тот на Роба.

– Священники учат, что утраченные члены следует хоронить на кладбище, дабы они дожидались тебя, и тогда в Судный день восстанешь ты в целости.

Юноша обдумал эти слова и кивнул:

– Спасибо, цирюльник-хирург.

Первым, что они увидели, приехав в Рокингем, была копна седых волос торговца мазями Уота. Цирюльник, сидевший рядом с Робом на козлах, крякнул от огорчения: он решил, что комедиант– соперник опередил их и уже дал свое представление. Но когда они обменялись приветствиями, Уот их успокоил:

– Представление давать я здесь не буду. Вместо этого позвольте пригласить вас на травлю.