Лекарство для тещи

— Погоди, дядя Карим! Вон, смотри, это не твой факир, босиком и в одних трусах побежал? Ату его, ату!

— Он, сволишь! Сейчас догоню, дорву ему все, что осталось, чтобы совсем йок стал! Тюрма буду жить! Я такой шеловек!

— Да ну его, дядя Карим! Пошли ко мне лучше пиво пить, у меня получка была!

— Полушка? Это, балам, хорошо! Но как меня потом моя Фарида, моя жаным, меня найдет?

— Найдет, дядя Карим, не сомневайся! Бабы — они всегда и везде, всё и всех находят! Хоть русские, хоть татарские, хоть каковские!

— Правильные твои слова, иптяш* Петька! Ну, тогда пошли к тебе пиво пить!

Некоторые примечания:

*балам — дитя мое (с татарского);

*жаным — душа;

*секир-башка — и так все знают;

*ясым — произведу;

*йок — нетути, отсутствует;

*бар — а это наоборот, то есть — есть;

*сасык — амбре, неблагоприятный запах;

*иптяш — товарищ, друг, приятель. Кореш, одним словом.

Между небом и землей

Петрович утром в понедельник проснулся с тяжелой головной болью — мозжило так, что искры из глаз сыпались, а губы с правой стороны рта как будто задеревенели.

«Эх, не надо было вчера мешать водку с пивом!» — с раскаянием подумал он (в который уже раз), и только свесил гудящую голову с дивана, чтобы посмотреть, не оставил ли чего на полу себе на утро для опохмелки, как в черепной коробке у него что-то взорвалось. Перед глазами сразу же все стало багровым, потом потемнело, и Петрович под оглушительный звон в ушах устремился в этой кромешной мгле к какой-то светлой точке, постепенно разраставшейся впереди.

«Ни фига себе, лечу куда-то! — как-то отстраненно подумал Петрович. — С чего бы это вдруг?»

И внезапно догадался: да это же он дуба дал! Но не испугался, потому что ему было не больно, и не страшно, а просто интересно. И главное, пропало мучительное желание опохмелиться.

А светлая точка все расширялась и расширялась и становилась ярче. «Ага! — вспомнил Петрович из когда-то прочитанного в газетах и услышанного по ящику. — Это тот самый знаменитый тоннель и есть, по которому души покойников (ёкарный бабай — дождался: я — покойник!) устремляются к своему светлому будущему. То есть к вечной жизни! Ладно, полет пока нормальный. Посмотрим, что будет дальше…»

А точка между тем уже превратилась в ослепительное круглое оконце размером с футбольный мяч.

«Однако, эта загробная жизнь для кого-то вечное райское наслаждение, а для кого-то и вечные муки, — опять же вспомнил Петрович с беспокойством, — А меня-то, меня что ожидает в конце этого тоннеля?»

Петрович, после недолгого анализа своего жизненного пути, решил, что он может оказаться где-то посередке, потому как жизнь он вел, по его разумению, как все — местами грешную, местами праведную. И грехи у него были так себе: ну, пил, курил, дважды женился, Хоть и нечасто, но регулярно изменял обеим женам, как впрочем, и они ему, почему и кукует остаток жизни бобылем. Работу свою всегда работал добросовестно, разве что, когда уходил в запой на пару-тройку дней, забивал на нее. Но зато никого в своей жизни не обокрал, не убил. Ну и куда его такого определят там, куда сейчас со свистом летит его душа сквозь темный тоннель?

Внезапно темень закончилась, и Петрович оказался стоящим на какой-то странной субстанции — туман не туман, облако не облако, так, что-то вроде геля, но прочнее и лишь слегка проседающее под его весом. И вокруг было ослепительно светло, хотя солнца видно не было. И что удивительно — Петрович был абсолютно гол, и видел и ощущал себя, все свои члены, в которых ему сразу же не все понравилось. Что-то могло быть побольше, а что-то и поменьше. Ну, пивное пузо, например.

«Так, это я, похоже, все же на небесах, — предположил Петрович. — Но когда же я стану этим… бесплотным духом? А-а, я же, наверное, должен сначала пройти это, как его, чистилище!»

И тут какая-то неведомая сила подтолкнула Петровича еще немного вперед, и он с удивлением обнаружил себя в хвосте негромко гудящей огромнейшей очереди, змеившейся на поверхности этого самого зыбкого, но прочного небесного субстрата, и терявшейся где-то там, в сверкающем далеке. А к толстому рукаву этой гигантской очереди с разных сторон стекались ручейки пожиже, в один из которых и угодил наш Петрович.

Перед ним стоял кто-то очень худой и сгорбившийся, и страшно знакомым жестом чесал пальцами одной босой ноги волосатую икру другой. Рыжий мох покрывал и худые веснушчатые плечи. А рядом с ним переминался с ноги на ногу плешивый маленький мужичок.

Петрович уже догадался, кто этот рыжий, тем не менее, потрогал его за плечо очень осторожно. Рыжий обернулся. И Петрович расплылся в радостной улыбке: точно, Иван Сахнюк. Он работал трактористом в райжилкомхозе, жил недалеко от Петровича, и они как-то даже выпивали вместе. Но потом Сахнюк куда-то пропал. И вот обнаружился здесь.