Лекарство для тещи

Бабахает оглушительный взрыв, дымящаяся башня гусеничного драндулета подпрыгивает и залихватски заваливается набок, как берет на десантнике.

— Ну вот, — удовлетворенно крякает сержант. — И это ты называешь боевой техникой?

— Ух ты, как в ушах звенит! — трясет головой приемщик. — Но это… У меня же нет таких весов, чтобы завесить такой кусок железа.

— Не парься, оценивай на глазок, я тебе доверяю, — закуривает сержант.

Отсчитав вояке пару тысяч рублей, приемщик поднимает голову на звук шаркающих шагов. К будке подошел пожилой мужичок с авоськой, набитой смятыми алюминиевыми пивными банками.

— Дядя Коля, а ты-то чего здесь делаешь? — удивленно говорит приемщик.

— Забыл, что ли, племяш? — сердится старикан. — Меня же на той неделе на пенсию вытурили!

— А, ну да! — вспомнил приемщик и сконфуженно почесал в затылке. — Ладно, тебе, как родственнику, платить буду по льготному тарифу. Вот тебе твои первые пятьсот рублей.

— Так, пятьсот рублёв умножаем на тридцать днёв, — бормочет дед, засовывая деньги в карман. — Получаем… Получаем пятнадцать тыщ. Пятнадцать! За каким же чертом я вкалывал за десять, а?

Свидание

— Мужчина, вы тут кого-то ждете?

— Жду. Но не вас.

— А может быть, все-таки меня?

— Почему вы так решили?

— Ну, я же вижу, вы в руках держите газету «Флирт», и рубашка на вас кремовая.

— Погодите, погодите… Ну-ка, назовите свой ник.

— «Нефертити».

— Ну да, как же я сразу не понял. Вот и кофточка на вас розового цвета. Юбочка синяя. Все точно, как написали. Что ж вы так долго не подходили, я уже чуть было не ушел.

— Не забывайте, что я все-таки дама. И потом, я хотела убедиться, что вы, в самом деле, тот, как вы себя описали. Я шла к Гераклу. Ведь это ваш ник?

— Да, я Геракл. А что, непохож?

— Нет, почему же. Правда, вот этот ваш нос картошкой как-то не вяжется с тем греческим профилем, который вы приписали себе.

— Что вы говорите! А вы вот написали, что у вас большие голубые глаза. Они, конечно, с голубизной. Немного. Но вот насчет больших… Может, вы слегка прищурились?

— Кто бы говорил! А где широкие плечи? Что за опухоль скрывает ваш брюшной пресс? Впрочем, я вижу, что он у вас действительно накачан. Вот только чем?

— А как насчет «длинных стройных ног»? Или по дороге нечаянно погнули?

— Ах ты, коротышка! Тоже мне, Геракл недоношенный! Лгун несчастный!

— Сама-то, сама-то! Нефертитька, вот ты кто!

— Прощай! И забудь мой электронный адрес!

— Да уж конечно! Сейчас приду домой, и убью все твои посты. И без тебя всякого хлама в компе хватает!

— Ну, что же ты не уходишь, Геракл! Или как тебя на самом деле?

— Да Коля я. Слушай, а ты вообще-то ничего. Не Нефертити, конечно. Да и кто она такая, эта Нефертити? Миф египетский. А ты вот она, живая, сердитая, но в моем вкусе. Как тебя зовут?

— Ну, допустим, Вероника. А как насчет погнутых ног?

— Вероника… Какое чудное имя. А насчет ног извини. Это я со зла ляпнул, когда ты по моему носу проехалась. Очень даже ничего ноги. Я бы даже сказал — ножки. Признаться, не люблю глупых дылд с ножищами. До них, как до уток, все доходит только на седьмые сутки. И вообще, мне кажется, мы подходим друг другу.

— Ты так думаешь, Николай? Признаться, и ты мне сразу понравился. Иначе бы я к тебе просто не подошла. Вот только зачем наврал про себя?

— Веронька, ну это же реклама. Ты, кстати, тоже пропиарила себя — будь здоров. Ладно, забудем об этом. Предлагаю продолжить нашу беседу у меня дома за чашкой шампанского.

— Надеюсь, приставать не будешь?

— И не надейся!

— Тогда пошли.

Талант

— А-а, помогите! Тону-у! — послышался отчаянный вопль с реки. И он донесся также и до ушей двух приятелей, хормейстера областной филармонии Семанина Сергея Федоровича и ведущего солиста ансамбля песни и пляски «На зорьке» Чебутько Григория Захаровича. Они этой вечерней порой засиделись на лоне природе, неспешно попивая коньячок и чинно беседуя.

— Вы слышали? — насторожившись, сказал Чебутько. — Кричит вроде кто-то.

— Кричит, — согласился Семанин. — Баритон. Хотя сбивается на тенор.

— А-а, кто-нибу-у-удь! — вновь возопил голос.

— На драматический тенор, — прислушавшись, уточнил Чебутько.

— Мама-а! Погиба-ю-ю! — надрывался утопающий.

— Да нет, вот теперь перешел на бас, — удивился Семанин. — Причем, вибрато, вибрато-то у него какое! С таким грудным регистром я бы поработал.

— Ай-я-я-й, люди добрые! — завизжал тем временем все отдаляющийся голос.

— Поразительно! — покачал головой Семанин. — У этого товарища отличные природные данные! Слышите, Григорий Захарович, как он легко с баса-профундо перешел на дискант? Вот это я понимаю — обертон! Вам этот голос не знаком?

— Нет, не слышал такого, — немного подумав, честно признался Чебутько. — Возможно, какой-нибудь самородок из районной самодеятельности, решил порепетировать на лоне матушки-природы.

— Ну так, пойдем, глянем, кому принадлежит такой чудный голос? — предложил Семанин.

— Ну, насчет чудного… не знаю, я бы поостерегся — ревниво сказал Чебутько. — Перспективный, скорее. Что ж, пойдемте, посмотрим…