Лекарство для тещи

— Да, — остановился он у выхода. — А зачем вы себе железную-то дверь поставили? У вас же все равно за ней ничего нет…

— Ну как… У нас в подъезде у всех такие двери, если вы могли заметить, — пожал плечами Егор Иванович. — Вот и мы поставили. Чтоб все как у людей…

Где зарыта собака

Герой этой истории здравствует и поныне. А потому в рассказе этом назову его просто Гена.

На работу Гена явился с расцарапанной физиономией, следами краски на ней и весь какой-то обкорнатый: его знаменитые кудри были коротко острижены, а пушистые бакенбарды вообще исчезли. От расспросов сослуживцев он отмахивался, блудливо прятал глаза и молча отдувался. И только под конец рабочего дня, когда мужики по случаю получки сгоношились на пузырек, у Гены развязался язык. А произошло вот что…

Гене жгла карман заначка, которую он хотел просадить в выходной. И тут его благоверной вздумалось красить полы. Шансов вырваться на волю не было никаких. И тогда Гена сказал жене, что выкрасит все сам, а переночует на кухне, на раскладушке. Ну а чтобы жена и дочь не угорели от испарений краски, предложил им идти (с ночевкой) к теще. То есть — маме его жены.

Когда они ушли, Гена выждал для верности с полчаса и быстренько смотался в магазин. Приготовив все для покраски полов, он распочал одну из двух принесенных бутылок водки, закусил и взялся за кисть. Пару раз мазнув по полу в прихожей, он вновь пошел на кухню. Жить стало заметно веселей. А чтобы впредь далеко не ходить, Гена притащил выпивку и закуску в прихожую и расставил все на расстеленной газетке.

Дело пошло споро. Быстренько выкрасив пол в прихожей, он вытеснил себя со всей снедью в зал. Выпил еще, покурил. Красил он также оживленно, но уже как-то неуверенно: то кисть уронит, то сам носом сунется в пол.

Часа через два Гена выкрасил половину комнаты. Здесь он откупорил вторую бутылку. Отдохнул. Вновь принялся махать кистью. Покрасит-покрасит, что-то гундося себе под нос, потом оттащит газетку с выпивкой и закуской подальше. Опрокинет стопочку, покурит — и вновь за работу. Правда, краска ложилась на пол уже не так ровно, ею кое-где были орошены стены, мебель. Она также оставила свои следы на штанах Гены, носу и почему-то даже на ушах.

Но Гена на это внимания не обращал и азартно размахивал кистью. В конце концов он, вместе с остатками водки и закуски, загнал себя в угол. Однако пройти из зала по свежевыкрашенному полу на кухню не решился: помнил наказ жены насчет халтуры. А жену Гена не то, чтобы побаивался, — скорее, почитал. Поэтому он решил, пока просохнет краска, подождать здесь, в уголку. Благо, что оставалось достаточно места, чтобы сидеть, вытянув ноги, а в бутылке еще кое-что плескалось.

Однако пить больше Гена уже не смог. Он уронил голову на грудь и заснул. Пробуждение же было ужасным: над ним нависла жена и отчаянно поносила его:

— Урод! Пьяница!

Рассвирепев окончательно, она принялась охаживать Гену снятым с его же ноги тапком. А Гена не мог даже поднять головы: во время сна он сполз и прилип к непросохшей еще к тому времени краске кудрями и одной бакенбардой.

Натешившись вволю над непутевым супругом, жена отчекрыжила ему ножницами намертво приставшую к полу растительность, выровняла ее затем по всему параметру бедовой головы, которую она в приступе раздражительности именовала не иначе как «никчемным отростком» да и отправила Гену в таком виде на работу.

— Вот как оно, друзья мои, красить полы в одиночку, — закончил свое горестное повествование Гена и осушил вторую стопку.

Друзья сочувственно повздыхали. Хотя в душе-то они прекрасно осознавали, что собака зарыта совсем не там. Мужики знали, где схоронена эта зловредная псина. Но выкапывать ее никому не хотелось. В том числе и Гене…

Ходок

Отдыхал я несколько лет назад в красноярском санатории «Енисей». Соседом по палате у меня был некто Николай Петрович, крепкий еще на вид мужик за шестьдесят с небольшим лет. Как оказалось, он всю жизнь проработал на стройках прорабом. Я сразу обратил внимание на его походку: она была легкой, и это при том, что весу в Петровиче не меньше центнера. Сделал ему комплимент.

— Если бы ты побегал по стройкам столько, сколько я, и у тебя была бы такая походка, — сказал польщенный Петрович.

В столовой нас рассадили по разным местам — у Петровича диета. Он устроился неподалеку от меня, напротив улыбчивой молодящейся блондинки. После ужина Петрович исчез. Вернулся в палату уже ближе к десяти.

— Погуляли, поговорили, — довольно сообщил он мне. — Чувствую, что она не против. Еще немного поднажму, и Валька моя!

Стали укладываться ночевать. Петрович стащил с себя рубашку с длинными рукавами. Все его тело до пояса, особенно руки, оказалось покрыто какими-то крупными подкожными шишками.

— У меня сахарный диабет, обмен веществ нарушился, вот эта фигня и полезла, — поймав мой взгляд, пояснил Петрович.

Потом снял брюки. Колени у него были перемотаны эластичными бинтами.

— Мениски, — дал пояснение Петрович. — Оперировали, да толку-то. Теперь вот без этих перетяжек ходить не могу.