Лекарство от амнезии

Я прекрасно знала, что это означает. Они не хотели, чтобы я их слышала. Все повторялось. Развод родителей тоже начинался с подобных ссор. Я прижалась к двери и стала слушать.

– Женя в том возрасте, когда дети сами убирают за собой игрушки, моют посуду и полы. Ничего страшного нет в том, чтобы она приучалась к порядку.

– Если тебе так важен порядок. Занимайся им сама. Для этого ты и сидишь целыми днями дома.

– Да? А я думала, это ты просил меня всегда быть поблизости в случае чего.

– Как ты не можешь понять, что Женя перенесла травму. Не нужно на нее давить. Если она захочет, сама предложит помощь.

– Она не захочет. Потому что не привыкла к этому. И тебе пора понять, что пока ты будешь трястись над ней, считая, что она травмирована. Она так и будет считать себя больной и вести себя соответствующе. Она нормальная девочка, у которой есть все шансы справиться со своими переживаниями. И для этого ей нужно вести образ жизни здорового ребенка. Не ставь на дочери крест.

– Я и не делаю этого. Тебе меня не понять. Это не твой ребенок.

– Я думала, я делаю все, чтобы она им стала. Но, видимо, недостаточно. Чтобы я не делала, тебе никогда не будет достаточно, чтобы сделать меня своей законной женой.

– Я думал, тема закрыта. Я тебе сразу честно сказал, что сыт первым браком по горло и не собираюсь жениться. Ты сама говорила, что тебя не интересует штамп, что замужество – это внутреннее ощущение, а не печать в паспорте.

– Да, говорила. Но теперь мне этого недостаточно. Я устала ждать, когда ты излечишься от своего недуга. Я знаю, что предательство жены и матери подкосило тебя, и ты больше не веришь в брак, как когда-то не верил в развод. Но я больше не в силах терпеть то, что ты мстишь в моем лице другим женщинам.

Вика открыла дверь, а я быстро отскочила на пол, обратно к своим игрушкам. В глазах Вики стояли слезы, когда она тоскливо посмотрела в мою сторону. Ее нога поскользнулась на одной из моих машинок, и она упала, сдавленно вскрикнув.

– Что случилось? – отец выбежал из кухни и протянул Вике руку, чтобы помочь ей подняться.

– Не трогай меня, – она отшатнулась, посмотрела сначала на отца, а потом на меня, – Я же просила.

Я всхлипнула, отец вздрогнул, будто от пощечины, и злобно посмотрел на Вику:

– Вот видишь, что ты натворила?

Вика прикусила трясущиеся губы и бросилась в спальню, не оборачиваясь. Папа обнимал меня и гладил по голове, я указывала в сторону комнаты, где закрылась Вика, чтобы он пошел туда и все уладил, но он не двигался с места, и я разразилась громкими рыданиями. Я винила себя за случившееся. Если бы я убрала машинки, ничего бы не было.

Вика вышла в коридор с сумкой.

– Что ты делаешь?

– Уезжаю.

– Ты! – будто яд выдавил из себя отец, а я громко зарыдала, пытаясь его хоть как-то разжалобить. Мои слезы возымели обратный эффект.

– Еще хуже, чем она. Не могла подождать до окончания праздников? Заставляешь мою дочь снова потерять мать.

Вика покачала головой.

– Ты так ничего и не понял. Это не я, а ты, – и она тихо, как тень, закрыла за собой дверь.

Папа был сердит на Вику, а я на него. За то, что не удержал ее. Если бы он сказал, что любит, что готов жениться, все было бы иначе. Она бы осталась. Я уверенна. Но он боялся. Точно также как я боялась снова испытать ту же боль, и испытала. Боялась потерять и потеряла.

Я думала о Вике, о ее ребенке. Может быть, у нее в животе моя маленькая сестричка. Теперь я никогда этого не узнаю. Она ушла. Ушла, как моя мама, забрав вещи и сестру. И на этот раз мне было даже больнее, чем в прошлый.

Щелкнул замок, и я подбежала к двери.

«Вика?»

– Я во время? Чего такие хмурые?

На пороге стояла бабушка с коробкой пирожков, укутанных в полотенца. Мы с папой как в рот воды набрали.

– Карина не приедет? – пытала нас бабуля.

– Как не приедет? Я уже тут, – сказала сестра, и заставила меня на время забыть обо всем, кроме своего появления.

***

«Даже не верю, что ты приехала», – я обхватила сестру, которая казалась деревянной куклой, твердой и неподвижной, с не сгибающимися руками и туловищем.

– Аккуратнее, у меня цепочка тонкая, можешь порвать своими тисками, – Карина расцепила мои руки, обнимавшие ее, и отошла к зеркалу, чтобы поправить платье и прическу, – Ну, рассказывай. Что хорошего? – сказала она непринужденным тоном, будто забыла, что я не могу.

«Ты!» – я глупо улыбалась, указывая на нее пальцем. Это и есть самое хорошее и интересное.

– С тобой все понятно, – Карина плюхнулась на кровать.

Одна нога в блестящем сапоге на тонюсенькой спице с яркими огненными языками пламени на черной коже свисала с кровати. Я молчала. У нас непринято ходить в уличной обуви, и я точно помнила, как папа попросил Карину переобуться. Но разве стоят полы радости встречи с сестрой?