***
– Привет, – из машины выскочила Катя, дочка папиного брата, моя двоюродная сестра.
Смотрю на нее удивленно. «Никто не сказал, что ты приедешь».
– Хотели сделать сюрприз.
«Сделали».
Она смеется, и я потихоньку оттаиваю. Это не то, что я подумала. Никто за мной не приедет. Это просто Катя. Точнее нет. Не просто. Это моя любимая Катя. Как я рада ее видеть. Подхватываю на руки и кручу, как делали это наши родители, когда мы были маленькими.
– Сумасшедшая. Поставь меня на землю. Я же тяжелая.
Совсем не тяжелая, когда радость помогает. Тяну ее за руку «пошли», и тащу в дом, позабыв про Вику, с которой планировала устроить снежный бой. Ничего. Она там со взрослыми пусть разбирается, а мы с Катей спрячемся в нашей комнатке наверху, чтобы пошушукаться.
– Дай мне хотя бы со всеми поздороваться, – упирается Катя, – Накорми, напои, а потом расспрашивай.
Даже Баба-Яга Ивана Царевича сначала угощала, а потом допытывала. Придется выдержать очередную серию пирожков.
Рукопожатия, объятия и поцелуи. Бабушке вручают огромный букет, который смотрится фантастически посреди гигантских снежных гор – сугробов. Душистое напоминание весны.
– Я поставлю разогреваться жаркое и сделаю салат, – предлагает Вика, но бабушка только машет на нее рукой:
– Иди.
С обеих сторон бабулю обнимают дядя Артем и Альбина. Шуршит упаковкой букет, и бабушка торопится отнести его в тепло, пока цветы не превратились в лед. Я тоже получаю свою коробку с подарком, и чувствую восторг. Не могу понять, нравится мне новая жена дяди Артема или нет? Так сложно судить о человеке по праздничным обедам. Букеты и свертки застилают глаза.
Папа и дядя Артем выходят на крыльцо, поговорить о своем, «мужском». «О девичьем» болтают Альбина и бабуля, сидя в уголке в мягких креслах. Ложка ворошит овощи в тарелке – скоро будет готов салат, жаркое на плите принимается булькать.
Мне немного обидно за Вику, которая совсем одна. У всех есть собеседники, а у нее чашка чая и стул – вот и вся компания. Но грустить не дает веселый колокольчик Катюшкиного смеха. Дед пытает сестру едой и вопросами, а я сижу, обнимаю ее руку и слушаю про отметки, про успехи – сухой выдержанный доклад, интересный одним взрослым. Все самое важное Катя прибережет для того момента, когда мы останемся одни, будем лежать в кроватях и перешептываться.
***
Смотрю на деревянный потолок. На нем бегают тени, и я переворачиваюсь на живот, чтобы их не видеть. Мне достаточно теней прошлого.
У изголовья горит ночник. Мы с Катей лежим на диване кверху попами и держим перед собой блокнот, переписываемся, чтобы никто не слышал, о чем. Катя рисует витиеватое, похожее на колючую проволоку слово «развод».
«Где ты сейчас живешь? У папы?»
Качает головой.
– Пацапалась с этой. Она назвала меня «неблагодарной маленькой тварью» и дала пощечину.
Я вздрогнула, будто это меня только что ударили. Как такое возможно?! Меня никогда не били, и я не знала, как бы я себя повела в этом случае. Покончила собой или ушла?
«Ты пожаловалась отцу?»
– Не смеши меня, – Катя захохотала, – Мне не пять лет. Могу сама разобраться со своей проблемой. Просто дала сдачи, чтоб остыла, а сама свалила.
Катюшка, бьющая Альбину, не укладывалась у меня в голове.
– Она нормальная. Сигареты мне покупает, когда прошу. Но как представлю тот день, когда застала их, тошно становится.
Катя вздохнула, набрала силы в легкие, чтобы приступить ко второй еще более печальной главе.
– Потом этот дележ. Спорили из-за коврика в прихожей и рвали семейные фотографии. Она крутит отцом как хочет. Мать говорит, это Альбина надоумила отца не оставлять нам с матерью ни копейки.
Было сложно представить дерущихся из-за вещей родителей. Моя мать просто заказала грузовик и вывезла все ценное из квартиры, включая мебель, даже рубашки отца зачем-то прихватила.
– Я все время проводила у бабушки с дедом, но это было еще невыносимее. Мне капали на мозги, что мать – дрянь, а Альбина золотце.
Мои брови полезли вверх.
«Наши дед и бабуля? С чего?»
– Без понятия. Может, она им приплачивала?