Лекарство от Апокалипсиса

– Утопия. Все, что с нами произошло, это само по себе фантастика. А наши сохранившиеся жизни – это сам по себе невероятный дар, которым мы должны распорядиться правильно. Понимаешь, все человечество спасти невозможно, но отдельного человека всегда можно. И в этом наша главная задача, – Макс говорил без передышки. Закончив, он сделал глубокий тяжелый вдох, от которого вдруг закружилась голова.

Алекс не мог возразить ни единому слову, так как иного пути просто не оставалось, но где-то в глубине его уставшей души скреблось сомнение, похожее на крохотного комара, мешающего заснуть в темной душной комнате. Казалось, что время, отведенное им для жизни в саркофаге, уже подошло к концу, и теперь оставалось только ждать развязки. Она могла наступить в любое мгновение либо сорвавшись с неустойчивой крыши саркофага, либо проломанным сводом арки, либо новым более мощным ударом землетрясения, либо мучительной гибелью от экспериментов над собственными организмами. Многообразие финалов пугало. Но выход был, он был ничтожным, как иголка, лежащая посреди футбольного поля, и от этого отыскать его практически не представлялось возможным. Сердце замирало…

Сердце замирало, ожидая развязки. Привычно волновались приборы, демонстрируя постепенный рост показателей, предвещающих скорое открытие пространственно-временного перехода. Макс сидел неподвижно, едва переводя взгляд между скачущими цифрами. Каждое лишнее движение вызывало в его теле невыносимую боль, которую едва мог вынести не лишившийся рассудка человек. Он точно понимал, что ему оставалось совсем немного, возможно, несколько недель, а может, только часов. Но он почти не сомневался, что этот переход Алекса станет последним, который ему удастся увидеть. Но его огорчал не сам факт неотвратимости смерти, а то, что он так и не узнает, есть ли у человечества шанс.

– У тебя все должно получиться, иначе мне конец. – Макс попытался улыбнуться, но вместо этого на лице появилась болезненная гримаса боли и усталости, а из уголков губ засочилась алая кровь.

– Получится, – Алекс вздохнул, отводя глаза. От этих слов веяло какой-то безнадежностью, и ему казалось, что Макс хочет попрощаться с ним навсегда, – иначе мне тоже не так долго осталось.

– Повтори еще раз, что ты должен сделать…

Макс не успел договорить. Оборвав его, по коридору в очередной раз разлились вспышки временного перехода. Алекс на мгновение замер, глядя в потухшие глаза своего спутника. Губы дрогнули в неозвученном: «До встречи». Только перед последним шагом в проход, готовый принять его психофизическую сущность, он оглянулся. Макс стоял неподвижно, похожий на серую тень, которая вдруг оторвавшись от подошв своего владельца, двинулась по собственному пути, прекрасно понимая, что жить осталось лишь секунды.

В это последнее мгновение, которое оставалось до полета в неизвестность, как будто уместилось все сущее, вспыхнув обжигающим пламенем рассудка. Если бы Алекс сейчас остановился, то не смог бы сделать следующего шага. Поэтому пересилив всякий страх и возможные сомнения, он, как самоубийца, срывающийся с крыши, сделал уверенный прыжок в пустоту.

Пот холодной струйкой побежал по лбу и, сорвавшись, большой каплей упал на марлевый тампон, вовремя поднесенный медсестрой, лицо которой было скрыто за марлевой повязкой. Алекс ощущал предельное напряжение и сосредоточенность в теле носителя, который, судя по всему, был врачом. Перед ним на столе лежал мальчик лет десяти с абсолютно лысой головой и разлившимися синяками под глазами. Из его рта торчала интубационная трубка, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких. Откуда-то из-за спины доносился мерзкий писк кардиографа, уже две минуты рисующего на экране прямую линию.

Носитель после секундной паузы, похоже, уже не в первый раз приступил к непрямому массажу сердца, осуществляя быстрые толчки тяжестью всего своего тела, на несколько сантиметров прогибая грудину обездвиженного детского тельца.

В небольшой перерыв ассистент по команде носителя профессиональными движениями установил в вену катетер и принялся вводить один за другим препараты для обеспечения работы сердца. Но писк кардиографа по-прежнему возникал сразу же после того, как все действия останавливались.

Алекс не понимал значения многих действий, он лишь видел их безрезультатность и ощущал, как до предела напряжены нервы носителя. Силы явно оставляли его, но он не сдавался. Попытка, еще, еще, пятая, шестая… Время безнадежно уходило, оставляя лишь чувство неотвратимого конца.

В это время Алекс, в очередной раз вникая в ситуацию, пытался ответить на уже ставшие привычными вопросы: «Зачем он здесь? Кто эти люди? И самое главное, кто этот ребенок, лежащий на столе перед реаниматологом? Почему он попал именно сюда?» Но ответов как всегда не было.